— Не понимаю. Я был совершенно уверен.
— Очки носить не пробовали? Говорят, помогает, — хмыкнула Катька.
— Она светилась.
— Потому что влюбилась, идиот. Людям свойственно влюбляться. Иногда их аура сияет так ярко, что сам удивляешься, как такое возможно, — прокомментировала его слова в своей излюбленной манере Катя, — Да даже если бы она была искрой, никто и ничто не дает права инквизиторам врываться в ее жизнь.
— Врываться, — зашипел Козар, — Это называется защитой.
— Да как бы не называлось, вы видите, что ошиблись. А теперь, пошли вон из моего класса.
Козар поскрипел зубами, поиграл желваками, но промолчал и первым вышел из класса, за ним потянулись остальные. И тогда Катя с искренним удовольствием закрыла дверь, а Егор подошел ко мне. Провел рукой по волосам, глазам, коснулся лба, и я оттаяла.
— Все хорошо? — заботливо спросил он.
— Что…что это было?
Блин, я так дрожала, что даже выговорить толком ничего не могла.
— Ничего, — ответила Катька, — Скоро этого козла здесь не будет. Ходит все, вынюхивает. Дожили, теперь инквизиция по школам искр разыскивает.
— Думаешь, дело в ней?
— А ты другую причину знаешь?
— Де…де…дело в Матвее…е. Он…ин…ин…инкуб.
Егор пытался меня согреть, но ничего не получалось. Замораживает он куда лучше, чем размораживает. И Катька, кажется, тоже это поняла.
— Дай я, — она подошла, прикоснулась к моим щекам, закрыла глаза, и я почувствовала, как нагреваются ее руки, как теплая, согревающая волна проходит по всему телу.
— Спасибо.
— Не за что? — хмыкнула Катька, — У нас осталась пара минут, так что ты там об инкубе говорила?
Все, что могла, все что знала на данный момент, я рассказала. И Катя как-то сразу мне поверила. А Егор хмурился. Сильно хмурился.
— Ладно. Разберемся. Давайте по местам. Сейчас магия схлынет.
Егор пошел назад. И, чтобы успокоить, по руке провел, вызвав очередную толпу мурашек. Всегда на него так реагирую. Мурашки и лихорадочно бьющееся сердце. Я так скоро вообще его приближение чувствовать научусь. Заранее. Не то, чтобы это плохо было, просто слегка пугает. Такая зависимость от кого-то.
Застывшее время стало набирать свой бег. Это я тоже почувствовала. Пузырь безвременья лопнул, и в сознание ворвались звуки. Даже голова слегка закружилась. Зато Людмила Евгеньевна, застывшая на середине фразы как ни в чем не бывало продолжила свой рассказ о деепричастных оборотах.
На перемене я не успела поговорить с Егором. Сразу же после звонка в класс вошла секретарь, замороженная Анжела Юрьевна и вызвала к директору Егора и Катю. Меня не позвали, что очень порадовало их, но не меня. Они пропадали у директора весь следующий урок, а я сидела, как на иголках. Волновалась, сама не знаю почему. На перемене вернулась одна Катька.
— А где…? — хотела спросить я, но она меня перебила.
— Успокойся, с ним все в порядке. К тебе это никакого отношения не имеет.
— А к кому имеет?
— К его брату.
— Которому?
— А мне почем знать? Я его семейку не знаю и знать не хочу. И тебе не советую. Ты ходишь по краю, Эля.
— Слушай, если тебе есть что по делу сказать, я с радостью выслушаю, а свои чертовы домыслы оставь при себе, — разозлилась я.
— Как знаешь, — ответила Катька и отвернулась. Обиделась похоже. Но мне как-то сейчас не до ее обид было. Меня больше мой парень волновал, который не отвечает ни на смс, ни на звонки. Да что ж такое-то? Ненавижу, когда он так делает. Неужели так трудно набрать пару слов, чтобы я не волновалась. Так нет. Я, наверное, уже миллион сообщений ему отправила. Чувствую себя ужасно глупо. Меня игнорят, а я, как какая-то маньячка пытаюсь ему дозвониться, накручиваю себя, извожу. Нет, попадись он мне. Наору, мало не покажется.
После уроков я решила действовать. Если возникла такая ситуация, если я не могу поговорить с Крысом, то мне нужен другой союзник, желательно, не связанный со мной напрямую, или хотя бы ответы, которые я рассчитывала найти там, где все началось. В больницу, которая стала мне вторым домом и школой нехилого такого выживания, заодно. Вот туда-то я и направилась, поговорить со своим «любимым», теперь уже в кавычках, доктором.
Большое, в четыре этажа, здание встретило меня неприветливо. Закрытой дверью центрального входа. Я подивилась, но не расстроилась. Можно обойти с другой стороны и пройти через травмпункт. Правда, не факт, что пустят, но попробовать-то можно.
Попробовала. Обломчик вышел. Меня не только не пустили, но и чуть взашей не выгнали. У них, видите ли, ремонт. Интересно, с каких пор?
— И что? Все здание что ли ремонтируют? — спросила я у грузной тетеньки санитарки, с большой, я бы даже сказала могучей грудью.
— Раз закрыто, значит все. Иди отсюда, девочка, не мешай работать. Ишь ты, ходят тут всякие, вынюхивают, — пробасила тетенька и выпихнула меня на лестницу. Я чуть с нее не навернулась, и все из-за ведра с водой, которое кто-то «заботливый» поставил прямо у порога. Естественно я его перевернула. Хорошо, не упала, но рукой о перила приложилась знатно.
— Ах ты, батюшки! — запричитала тетенька в платке, которая поднималась по лестнице со шваброй. А я обрадовалась, потому что узнала ее.
— Ты не ушиблась девоч…Элечка?
— Здравствуйте, Мария Федоровна, — улыбнулась я и подняла перевернутое ведро, правда уже без воды.
Мария Федоровна, санитарка из реанимации. Она — один из моих любимых ангелов хранителей. Замечательная женщина, добрая, отзывчивая, строгая немного, но с нами по-другому нельзя. Больные как дети, а иногда и хуже. Никого и ничего не слушают и норовят поскорее сбежать. Вот и я пару раз пыталась, как все нормальные люди добраться до туалета, а не ходить в утку. Жесть. Мало того, что это мерзко, так еще и стыдно. Но тетя Маша, которую мы только так и называли за глаза, никогда даже слова не сказала и косым взглядом не посмотрела. И всегда повторяла: «И чего ты стесняешься, чай я не первый год замужем. А неудобно трусы через голову надевать». Вот и весь сказ. А ведь я ее так и не поблагодарила как следует.
— Ты чего здесь? Никак заболела? — забеспокоилась тетя Маша.
— Нет, что вы. Я решила родное отделение проведать, пришла, а мне говорят ремонт. Не пустили.
— Эх, девка, я тебя насквозь вижу, — погрозила пальцем женщина, — Ты, да чтобы проведать? А кто в последний день кричал, что в следующий раз вернется сюда только хладным трупом?
— Это я погорячилась.
— Погорячилась она. Ладно, пойдем, чаем угощу. Горячим.
— А как же та тетенька цербер у дверей?
