— А у вас не было меча. Как же вы прошли?
— Настоящий рыцарь стоит десяти стражников. Люди у ворот были застигнуты врасплох. Мой конь сбил с ног одного из них, я перехватил его копье и всадил в горло ближайшего преследователя. Последний из людей Слинта прекратил погоню, увидев меня уже за воротами, а я пустил лошадь галопом и мчался вдоль реки, пока город не скрылся из виду. Ночью я обменял коня на обноски и пригоршню мелочи, а утром смешался с людским потоком, текшим в Королевскую Гавань. Я убегал через Грязные ворота, так что вернулся через Божьи: с грязным лицом, заросший щетиной и без оружия, если не считать деревянного посоха. В грубом одеянии, подпоясанном веревкой, и в грязных сапогах, я ничем не отличался от сотен стариков, бегущих прочь от войны. Золотые плащи взяли с меня оленя и махнули рукой, разрешая пройти. Королевская Гавань была переполнена простым людом, ищущим убежища подальше от военных действий. Среди них я и затерялся. У меня оставалось немного серебра, но оно было нужно для оплаты переправы на другой берег Узкого моря, так что ночевать приходилось в септах и парках, а питаться — в дешевых харчевнях. Я отпустил бороду и притворялся стариком. В день, когда лорд Старк лишился головы, я был на площади и все видел. А после этого зашел в Великую Септу и возблагодарил семерых за то, что Джоффри снял с меня белый плащ.
— Старк был изменником и умер заслуженной смертью.
— Ваше Величество, — произнес Селми, — Эддард Старк приложил руку к свержению вашего отца, но он не желал вам зла. Когда евнух Варис сообщил нам, что вы ждете ребенка, Роберт приказал вас убить, но лорд Старк был против. Вместо того, чтобы поддержать короля, он отказался участвовать в убийстве детей и предложил ему поискать другого Десницу.
— А как же принцесса Рейенис и принц Эйегон, о них вы забыли?
— Ни в коем случае. Но это дело рук Ланнистеров, Ваше Величество.
— Ланнистеры, Старки — какая разница? Визерис именовал их всех псами Узурпатора. Если на младенца спустили свору собак, какая разница, которая из них первой доберется до его горла? Все псы виновны в равной степени. Вина… — Дени словно поперхнулась этим словом. Хаззеа, подумалось ей, и неожиданно для себя она произнесла, — Мне нужно взглянуть на яму, — и ее голос был тихим, словно шепот ребенка. — Проводите меня вниз, сир, будьте так любезны.
Тень неодобрения легла на лицо старика, но он не привык обсуждать распоряжения своей королевы.
— Как вам будет угодно.
Кратчайший путь вниз лежал по черной лестнице — она не отличалась роскошью, и ее ступени были узкими и крутыми, но шла напрямик, скрытая в стенах пирамиды. Сир Барристан освещал путь фонарем, чтобы Дени не оступилась впотьмах и не упала. Вокруг них сжимались стены, сложенные из разноцветных кирпичей, которые становились одинаково серыми и черными, как только свет фонаря покидал их. Трижды они проходили мимо постов Безупречных, те стояли, не шелохнувшись, словно изваяния. В тишине раздавался лишь шелест шагов.
На нижнем уровне Великой пирамиды Миэрина царил сумрак, стояла тишина, и пахло пылью. Наружные стены пирамиды здесь были почти тридцать футов толщиной. Внутри каждый звук эхом отражался от сводов из разноцветного камня, и отголоски его были слышны в конюшнях, стойлах и кладовых. Они миновали три огромные арки, потом по освещенному факелами коридору спустились в подземелья под пирамидой, мимо резервуаров, темниц и пыточных, где когда-то рабов пороли, жгли каленым железом и сдирали с них кожу. Наконец, они добрались до огромных железных дверей с ржавыми петлями, у которых несли караул Безупречные.
Один из них достал по ее приказу металлический ключ. Петли заскрипели, двери открылись. Дейенерис Таргариен шагнула в обжигающую тьму и остановилась у края глубокой ямы. Внизу, в сорока футах от них, ее драконы подняли головы. Четыре точки светились в темноте: два глаза цвета расплавленного золота и два цвета бронзы.
Сир Барристан прикоснулся к ее руке:
— Ближе подходить не стоит.
— Неужели вы думаете, что они могут причинить мне вред?
— Я не знаю, Ваше Величество, но я предпочел бы не рисковать вами, чтобы узнать ответ.
Рейегаль заревел, выпустил сгусток желтого пламени, и на миг вокруг стало светло, как днем. Языки пламени лизнули стены, и лицо Дени опалило жаром, словно приоткрылась топка печи. На той стороне ямы Визерион расправлял крылья, разгоняя спертый воздух. Он хотел лететь к ней, но цепи со звоном напряглись, потянули его обратно, и дракон плашмя упал на брюхо. Его лапы были прикованы к полу цепями толщиной в кулак. На нем был железный ошейник, цепь от которого шла к стене у него за спиной. На Рейегаля надели такие же оковы. Его бледно-зеленая чешуя мерцала, словно нефрит, в свете фонаря Селми, а из пасти просачивались струйки дыма. Рядом на полу были разбросаны кости: сломанные, обугленные, расщепленные. Было нестерпимо жарко, пахло серой и горелым мясом.
— Они выросли, — голос Дени эхом отразился от закопченных каменных стен. Капля пота стекла по лбу и упала ей на грудь. — А правда, что драконы растут всю жизнь?
— Да, если им хватает еды и достаточно места. А вот запертые здесь…
При Великих Господах эта яма служила темницей. Пять сотен человек могло поместиться в ней… Достаточно просторна для двух драконов. Но что будет, когда они станут слишком велики для этой ямы? Начнут ли они драться, пуская в ход пламя и когти? Или же они вырастут болезненными и слабыми, со сморщенными крыльями и впавшими боками? Иссякнет ли их пламя перед смертью?
Что за мать оставляет своих детей гнить в темноте?
Если я оглянусь, я пропала, говорила себе Дени… но как она могла не оглядываться? Я должна была догадаться, к чему все идет. Неужели я была настолько слепа, или же просто закрывала на это глаза, не желая отдавать себе отчет в том, какова цена моего могущества?
Визерис рассказывал ей все эти истории, когда она еще была маленькой. Брат любил поговорить о драконах. Она знала, как пал Харренхолл. Она слышала о Пламенном поле и Танце Драконов. Один из ее предков, третий Эйегон, видел собственными глазами смерть своей матери, когда ее сожрал дракон его дяди. А все эти бесчисленные песни, где повествовалось о деревнях и королевствах, которые эти звери держали в страхе, пока не объявлялся какой-нибудь храбрый охотник на драконов. В Астапоре у работорговца вытекли от жара глаза. По дороге в Юнкай, когда Даарио принес и бросил к ногам Дени головы Саллора Смелого и Прендаля на Гхезна, ее детки ими перекусили. Драконы не испытывают страха перед людьми. А если дракон достаточно велик, чтобы съесть овцу, он проглотит ребенка с той же легкостью.
