Но шаги остановились как раз в тот момент, когда их было слышно лучше всего, и ключи загремели прямо за его дверью. Крыса выпала у него из рук. Он начал судорожно вытирать окровавленные пальцы о штаны.
— Нет, — бормотал он, — о нет, нет.
Он пытался как можно глубже вжаться в угол, в холодные сырые каменные стены, скребя пятками по полу, застеленному соломой.
Скрежет ключа в замке — самый страшный звук на свете. Свет ударил в лицо, и он пронзительно вскрикнул. Глаза пришлось прикрыть руками. Головная боль была нестерпимой, он бы выцарапал себе глаза, лишь бы избавиться от неё, но разве он осмелится?
— Уберите свет, делайте это в темноте, пожалуйста, пожалуйста.
— Это не он, — произнёс мальчишечий голос. — Посмотри на него. Мы не в ту камеру зашли.
— Последняя дверь слева, — ответил другой мальчишка. — Это последняя дверь слева, так ведь?
— Ну да, — повисла пауза. — А что он вообще говорит?
— Похоже, ему не нравится свет.
— А тебе бы понравился, выгляди ты как это? — мальчик харкнул и сплюнул себе под ноги. — Ну и вонища от него, я сейчас задохнусь.
— Он ел крыс, — сказал второй. — Смотри.
— Точно, — заржал первый. — Вот умора.
Мне пришлось. Стоило заснуть, и крысы подбирались к нему, вгрызались в пальцы на руках и ногах, кусали даже за лицо, так что когда он изловил одну из этих тварей, он не колебался ни секунды. Жри или сожрут тебя, выбор невелик.
— Это так, — прошамкал он, — да, да, я ел её, но ведь и они тоже жрут меня, пожалуйста…
Мальчишки подошли ближе, солома мягко хрустела под их ногами.
— Скажи, — заговорил тот, что был меньше ростом, худенький, смышлёный, — ты помнишь, кто ты такой?
Страх вновь всколыхнулся в нём, он тихонько завыл.
— Скажи, как тебя зовут?
Меня зовут. Крик едва не вырвался из горла. О, его заставили выучить, как его зовут, он запомнил, заставили запомнить, но с тех пор прошло столько времени, что он забыл. Ошибусь, и он лишит меня ещё одного пальца, или хуже того, он… он… Нет, только не думать об этом, нельзя думать об этом. Губы и глаза кололо, словно иглами. Голова пульсировала от боли.
— Пожалуйста, — пискнул он тонким слабым голоском. Голос столетнего старика. А может, он и есть столетний старик? Сколько уже я здесь? — Уйдите, — прошамкал он сквозь выбитые зубы, изо всех сил прижимая к глазам руки, на которых не хватало пальцев, пытаясь заслониться от кошмарного яркого света. — Заберите крысу, если хотите, только, пожалуйста, не делайте мне больно.
— Вонючка, — сказал тот мальчик, что повыше. — Тебя зовут Вонючка. Вспомнил? — у него в руках был факел, а мальчишка пониже держал связку ключей.
Вонючка? По щекам потекли слёзы.
— Я помню. Конечно, помню, — он хватал воздух ртом. — Моё имя — Вонючка. Я Вонючка — навозная кучка. — В темноте имя ему было незачем, вот он и забыл. Вонючка, Вонючка, меня зовут Вонючка. Это не то имя, которое ему дали при рождении. Когда-то, в предыдущей жизни, он был кем-то другим, но здесь, сейчас, его звали Вонючка. Он вспомнил.
Вспомнил он и мальчишек. На них были одинаковые дублеты из овчины, серебристо-серые с тёмно-синей отделкой. Оба оруженосцы, обоим по восемь лет, и оба — Уолдеры Фреи. Уолдер Большой и Уолдер Малый, да. Тот, который побольше, был Малым, а тот, который поменьше — Большим, это забавляло самих мальчиков и совершенно сбивало с толку всех остальных.
— Я вас знаю, — прошептал он растрескавшимися губами. — Я знаю, как вас зовут.
— Ты пойдёшь с нами, — сказал Уолдер Малый.
— Ты нужен его светлости, — добавил Уолдер Большой.
Страх ножом пронзил его. Это всего лишь дети, подумалось ему. Двое восьмилетних мальчишек. Он справится с парой восьмилетних мальчишек, в этом нет сомнения. Даже такой слабак, каким он стал теперь, мог бы отобрать у них факел, отобрать ключи, отобрать кинжал, висящий на поясе Уолдера Малого, и сбежать. Нет. Нет, слишком просто. Это ловушка. За эту попытку он заберёт у меня очередной палец или очередной зуб.
Он уже сбегал. Много лет назад, как ему теперь казалось, когда он ещё не чувствовал себя таким слабым, когда ещё не был таким покорным. Кира добыла ключи. Сказала, что украла их, что знает выход из замка, который не охраняется. "Отведите меня назад в Винтерфелл, милорд, — молила она, и в лице её не было ни кровинки, а руки тряслись. — Я не знаю дороги. Я не могу бежать одна. Прошу вас, пойдёмте со мной". И он пошёл. Тюремщик спал в луже вина, мертвецки пьяный, со спущенными штанами. Дверь в подземелье была открыта, а калитку и правда никто не охранял, всё, как она сказала. Они дождались, когда луна скроется за облаком, выскользнули из замка и перешли Рыдающую вброд, спотыкаясь о камни, коченея в ледяной воде. На том берегу он поцеловал её. "Ты спасла нас", — сказал он. Дурак. Какой дурак.
Всё это, от начала и до конца, было ловушкой, забавой, розыгрышем. Лорд Рамси — заядлый охотник, и он предпочитает охоту на двуногую дичь. Всю ночь они бежали по лесу в непроглядной темноте, а когда рассвело, до них долетел еле слышный звук охотничьего рога и лай преследующих их гончих. Псы нагоняли их, и он сказал Кире: "Нам придётся разделиться. Они смогут идти только по одному следу". Но девушка была вне себя от ужаса и отказывалась его покидать, даже когда он поклялся, что если собаки погонятся за ней, он вернётся вызволять её с войском железнорожденных.
Не прошло и часа, как их поймали. Одна собака сбила его с ног, другая вцепилась в ногу Кире, карабкавшейся по склону холма. Стая окружила их, собаки рычали и скалились, клацали зубами при каждом движении, не давали сдвинуться с места, пока не подъехал Рамси Сноу с загонщиками. Тогда он был ещё не Болтоном, а Бастардом. "Вот вы где, — сказал он, улыбаясь им сверху. — Уходить вот так, не попрощавшись — всё равно, что резать меня по живому. Неужели моё гостеприимство вам так быстро наскучило?" При этих словах Кира схватила камень и швырнула в него. Снаряд пролетел в добром полуметре от головы Рамси, и тот улыбнулся: "Мне придётся вас наказать".
Вонючка вспомнил отчаяние и ужас в глазах Киры. Никогда прежде ему не бросалось в глаза, как она молода, совсем ещё девочка, но что он мог сделать. Нас взяли из-за неё, подумал он. Если бы мы тогда разделились, как я хотел, одному из нас удалось бы скрыться.
От нахлынувших воспоминаний сдавило грудь. Вонючка отвернулся, в его глазах блестели слёзы. Что ему нужно от меня в этот раз? в отчаянии спрашивал он себя. Почему он просто не оставит меня в покое? Я ничего плохого не делал, в последнее время во всяком случае, почему меня нельзя просто оставить здесь в темноте. У него была такая крыса, жирная, тёплая, извивающаяся…
