Предав огню основополагающие книги римско-католической церкви, Лютер, по сути, объявил ей войну, это поняли все немцы. Лютер писал:
«Если мы караем воров мечом, убийц виселицей, а еретиков огнём, то не должны ли мы тем скорее напасть на этих вредоносных учителей пагубы, на пап, кардиналов, епископов и всю остальную свору римского содома, напасть на них со всевозможным оружием в руках и омыть наши руки в их крови?»
Но Лютер признавал право на насилие только со стороны императора. Он надеялся, что Карл V встанет во главе Реформации, однако просчитался. Лютер не знал, что Карл считал его мерзавцем, а идею Реформации отвергал начисто.
Впервые Лютер встретился с Карлом V на заседании Рейхстага в Вормсе.
Там от него вновь потребовали отречения. Лютер попросил на размышление сутки, потом выступил с краткой речью на немецком языке, которую тут же перевёл на латынь, поскольку император немецкого языка не знал. Вот она:
«Так как ваше королевское величество и ваши княжеские высочества хотели бы иметь простой ответ, я дам его без всяких околичностей. Если я не буду убеждён свидетельствами Писания и ясными доводами разума — ибо я не верю ни Папе, ни соборам, поскольку очевидно, что зачастую они ошибались и противоречили сами себе, — то, говоря словами Писания, я восхищён в моей совести и уловлен в слово божье…. Поэтому я не могу и не хочу ни от чего отрекаться, ибо неправомерно и неправедно делать что-либо против совести. На том стою и не могу иначе. Помоги мне бог!»
— Когда император слушал речь Лютера, я был рядом, — опять вмешался Альбрехт. — Его величество был разочарован, очевидно, он представлял Лютера более мощной, рыцарственной фигурой. «Я надеялся увидеть в этом монашке теологического атлета, а увидел карлика. Меня ваш пророк едва ли смог бы обратить!» — сказал он тогда с усмешкой.
Следующей ночью в Вормсе случилась очень неприятная вещь. На одной из городских площадей кто-то вывесил плакат, в котором говорилось, что четыреста благородных представителей немецкой нации поклялись не оставлять на произвол судьбы праведного Лютера и объявляют войну князьям и папистам. «Мы плохо пишем, но можем причинить серьёзный ущерб. 8000 человек можем мы поднять в ружьё. Башмак. Башмак. Башмак!»
Чиновники-недоумки тогда страшно перепугались и срочно состряпали бумагу, которая впоследствии стала известна под именем Вормсского эдикта. Они так спешили, что даже датировали его задним числом. У тебя, конечно, есть текст этого эдикта, Иоахим?
— Разумеется, ваше высокопреосвященство, но, если позволите, я, чтобы не утомлять наших гостей, не буду зачитывать весь документ, а кратко перескажу его суть.
Итак, в соответствии с эдиктом, лютеранство объявлялось ересью, а Лютер подлежал аресту. Никто не имел права давать вышеуказанному Лютеру ни постоя, ни приюта, ни пищи, ни питья, ни лекарства. Его сообщников, покровителей, приверженцев и последователей также следовало заключать под стражу и лишать имущества. Сочинения Лютера запрещалось продавать, покупать, читать, держать в доме, переписывать, печатать.
Однако исполнение этого документа в Германии открыто саботировалось. Сам Лютер в сопровождении одного монаха успел покинуть Вормс, но по пути в Виттенберг по приказу Фридриха Мудрого был захвачен группой вооружённых рыцарей. Монах сбежал, да он никого и не интересовал, а Лютера под сильным конвоем отвезли в замок Вартбург,[57] где он был дружески встречен комендантом Берлепшем. Комендант принёс извинения за разыгранный спектакль. Интересно, что Фридрих не пожелал знать, где именно будет содержаться Лютер, чтобы впрямую не нарушать приказ императора. Когда вести о похищении Лютера дошли до Вормса, Саксонский Лис честно пожал плечами и заявил, что не знает, где находится Лютер.
Вормсский эдикт вызвал череду народных возмущений, манифестаций и даже расправ над священниками. По стране распространялись слухи, что Лютер убит — заколот шпагой и сброшен в шахту или даже распят. Именно тогда нидерландский чернокнижник Агриппа Неттесгеймский назвал Лютера «непобедимым еретиком».
В Вартбурге Лютер жил под именем юнкера[58] Йорга. Там он впервые в истории перевёл на немецкий язык Новый Завет и написал своё знаменитое сочинение «О монашеском обете». Лишившись многих монастырей в империи, Римская католическая церковь получила чувствительный удар, поскольку потеряла значительную часть доходов.
Весной 1522 года Лютер вернулся в Виттенберг, где, насколько нам известно, проживает и поныне.
Два года прошли относительно спокойно, но теперь ясно, что это было затишье перед бурей. Летом этого года по всей Нижней и Средней Германии простецы, подстрекаемые смутьянами из горожан и некоторыми рыцарями, забывшими о своём сословном долге, принялись составлять петиции, проникнутые духом лютеранства.
«Над поселянами не должно быть никакого иного начальства, кроме имперского. Крепостное право безбожно. Все подушные повинности безбожны. Священники должны быть выборными. Имущество церкви делится между крестьянами. Никаких господ, все вопросы решает крестьянская община».
Но тогда ещё слова оставались словами. Первые раскаты грома прокатились над графством Штюллинг, а ныне мятежи полыхают от Эльзаса до Зальцбурга и от Тироля до Гарца.
Осознав, какого дракона он разбудил, Лютер, по-видимому, испугался, и августе произнёс вдохновенную проповедь против мятежных сект, которые порождают в народе дух неповиновения и убийства. Боюсь, что он опоздал…
* * *
Иоахим Кирхнер закрыл книгу.
— Вот так на сегодняшний день обстоят дела, благородные господа, и это всё, что я знаю о жизни и религиозных воззрениях доктора Мартинуса Лютера, — устало сказал он.
— Благодарю вас, Иоахим, ваши познания, как всегда, исчерпывающе глубоки, — сказал архиепископ. Он встал и положил пухлую руку на плечо своего секретаря. — Мне кажется, благодаря поистине героическим усилиям герра Кирхнера мы узнали всё необходимое. Что скажешь, Вольфгер?
— Да-а-а, — задумчиво протянул барон, — а он, оказывается, серьёзный человек, этот августинец. И кашу он заварил крутую и горячую, как бы нам не обжечься. Сказать по чести, ещё вчера я даже отдалённо не представлял, с кем нам придётся иметь дело…. А он вообще захочет с нами говорить? Зачем ему это нужно? Ну кто мы для него? Какой-то барон, какой-то монах…
— А вы заинтересуйте его! — с нажимом сказал Альбрехт. — Мне кажется, он не уверен в себе, он мучается и сомневается, ведь начатое им дело пошло как-то не так! Расскажите то, что рассказали мне, думаю, это заинтересует его, и он не откажется ответить на ваши вопросы. Как любой книжный человек, склонный к научным изысканиям, он наверняка любопытен, ну так и сыграйте на этом!
