От нахлынувших воспоминаний сдавило грудь. Вонючка отвернулся, в его глазах блестели слёзы. Что ему нужно от меня в этот раз? в отчаянии спрашивал он себя. Почему он просто не оставит меня в покое? Я ничего плохого не делал, в последнее время во всяком случае, почему меня нельзя просто оставить здесь в темноте. У него была такая крыса, жирная, тёплая, извивающаяся…
— Отправим его помыться? — поинтересовался Уолдер Малый.
— Его светлости нравится эта вонь, — ответил Уолдер Большой. — Потому он его Вонючкой и назвал.
Вонючка. Я Вонючка — забитая сучка. Ему нужно это помнить. Служи и повинуйся, помни, кто ты есть, и новой боли не будет. Так он обещал, так обещал его светлость. Да и вздумай он сопротивляться — не хватило бы сил. Силу из него выбили плетью, выморили голодом, сняли с кожей. Когда Уолдер Малый потянул его за собой, а Уолдер Большой призывно махнул факелом, он пошёл за ними послушно, как хорошо выдрессированная собака. Если бы у него был хвост, он бы поджал его.
Если бы у меня был хвост, Бастард его бы уже давно отрубил. Непрошеная, дурная, опасная мысль. Его светлость больше не был бастардом. Он Болтон, а не Сноу. Мальчишка-король на Железном Троне признал лорда Рамси законным отпрыском и пожаловал ему право носить имя своего лорда-отца. Назвать его Сноу означало напомнить, что он был прижит отцом вне брака, и навлечь на себя его бешеную ярость. Вонючка не должен забывать об этом. И своё имя, он не должен забывать своё имя. В какой-то момент, длившийся буквально полсекунды, он вдруг понял, что опять не может вспомнить его, и от ужаса споткнулся на крутой лестнице подземелья, упал, порвал штаны и до крови поранился. Уолдеру Малому пришлось ткнуть в него факелом, чтобы заставить подняться и идти дальше.
Они вышли во двор. На Дредфорт опускались сумерки, и над восточной стеной замка можно было наблюдать восход полной луны. Тень, которую в её бледном свете отбрасывали на промёрзшую землю под ногами высокие треугольные зубцы крепостной стены, напоминала ряд острых чёрных зубов. Воздух был морозным, сырым, полным полузабытых ароматов. Белый свет, произнёс про себя Вонючка, вот как пахнет белый свет. Он не знал, сколько времени провёл в подземелье, но по всему выходило не меньше полугода. Если не больше. А если прошло пять лет, или десять, или двадцать? Почувствовал бы я? Что, если я спятил, сидя там, внизу, и полжизни уже позади? Глупая мысль. Столько времени пройти не могло. Мальчишки Уолдеры были по-прежнему мальчишками. Если бы прошло десять лет, они сейчас были бы уже мужчинами. Надо это запомнить. Я не позволю ему свести себя с ума. Пусть забирает пальцы на руках, на ногах, пусть выколет мне глаза, пусть срежет уши по кусочку, но мой разум он не получит, разве что я сам захочу от него избавиться.
Уолдер Малый с факелом возглавлял процессию. За ним покорно плёлся Вонючка, а Уолдер Большой шёл за ним по пятам. Собаки лаяли в конурах. По двору кружил ветер, забираясь под ветхую ткань его грязных лохмотьев, и по коже пробегали мурашки. Несмотря на холод и сырость, снега нигде не было видно, хотя близость зимы ощущалась в воздухе. Вонючка размышлял о том, доживёт ли он до первого снега. Сколько пальцев останется у меня к тому времени на руках? А на ногах? Он поднёс руку к глазам и оторопел, увидев, какая она бледная, какая тощая. Кожа да кости, подумал он. У меня руки старика. Быть может, он ошибался насчёт мальчишек? А что, если это совсем не Малый и Большой Уолдеры, а сыновья тех мальчиков, которых он знавал когда-то?
В главном зале царил полумрак, пахло дымом. Зал освещали факелы, закреплённые в костяных руках, торчавших из стен. Высоко над головой чернели закопчённые деревянные стропила, а сводчатый купол зала терялся во мраке. Стоял тяжёлый дух вина, эля и жареного мяса. От этих запахов желудок Вонючки громко заурчал, рот наполнился слюной.
Уолдер Малый подталкивал его, и он брёл, спотыкаясь, вдоль длинных столов, за которыми ужинал гарнизон замка. Он чувствовал на себе взгляды. На лучших местах, сразу за помостом, сидели любимчики Рамси, Мальчики Бастарда. Костлявый Бен, старик-псарь, ухаживавший за ненаглядными гончими его милости. Деймон, известный как Дэймон А-ну-ка-потанцуй, светловолосый, похожий на мальчишку. Ворчун, лишившийся языка за то, что обронил неосторожное слово в присутствии лорда Русе. Кислый Алин. Скорняк. Жёлтый Дик. Ближе к дверям сидели те, кого Вонючка знал в лицо, если не по имени: присяжные рыцари, сержанты, солдаты, тюремщики, палачи. Были и совсем незнакомцы, кого он никогда прежде не видел. Он шёл вдоль столов, и одни морщили носы, а другие ржали над его видом. Гости, подумал Вонючка, приятели его светлости, и меня привели, чтобы их развлечь. Волна страха окатила его.
Бастард Болтона сидел за главным столом на месте своего отца, попивая из отцовского кубка. С ним ужинали двое стариков, и Вонючка мигом распознал в них лордов. Один — сухопарый, с колючим взглядом, длинной белой бородой и суровым, как зимние морозы, лицом. На нём была драная безрукавка из медвежьей шкуры, поношенная, засаленная. Под ней, хоть он и пришёл на застолье, была кольчуга. Второй лорд тоже был худощав, но первый держался прямо, а этот был весь перекорёжен. Одно его плечо было изрядно выше другого, он нависал над своим подносом, как коршун над падалью. Алчные серые глаза, жёлтые зубы, белая с серебром раздвоенная борода. Редкие клочки седых волос торчали на рябом черепе там и сям, зато серый шерстяной плащ его был прекрасен: тонкой работы, отделанный чёрным соболем, схваченный на плече кованой серебряной звездой.
Рамси был в чёрном и розовом: чёрные сапоги, пояс, ножны, чёрная кожаная безрукавка поверх розового дублета, словно иссечённого бордовой атласной отстрочкой. В правом ухе его сверкал гранат в форме капли крови. Но и в пышном одеянии он был всё так же безобразен: широкий в кости, с покатыми плечами, крупный, склонный к полноте; краснорожий, весь в прыщах, с приплюснутым носом, небольшим ртом и длинными тёмными волосами, сухими, как пакля. Его толстые мясистые губы были примечательны, но всё внимание приковывали к себе глаза. У него были отцовские глаза — маленькие, близко посаженные, невероятно светлые. Дымчато-серый — так называют этот цвет, но по правде глаза Рамси были лишены цвета как такового, напоминая два осколка грязноватого льда.
При виде Вонючки он улыбнулся влажными губами.
— А вот и он. Мой старый добрый угрюмый дружок.
И добавил для сидевших рядом:
