- Пауль, посмотри, я была на фронте. Меня ранило.
Она какому-то Паулю показывала палец и смеялась. Наверное, это была походная солдатская жена из русских. Я постоял, посмотрел, и ушел к себе домой. Заходя во двор, услышал какой-то шум. Зайдя, увидел: возле сарая, куда я спрятал сумку с продуктами, стоит артиллерист, держит в руках мою сумку и кричит на т. Маню:
- Что это такое, партизаны?
Она что-то ему говорила, а он все кричал:
- Партизанен, партизанен.
Я подошел и сказал, что это моя сумка. Там лежат продукты, а я сам собираюсь эвакуироваться. Немец ничего не хотел слушать и теперь уже на меня кричал, что я партизан. Я вынул свои немецкие документы и показал. Он внимательно прочитал их, молча постоял, чего-то раздумывая. Потом решительно сказал:
- Ком мит. Пойдем.
Мы пришли на батарею. Он разыскал своего офицера и показал ему меня и мои документы. Я был одет в дяди Сашино еврейское пальто. Пока немец читал мои документы, я расстегнул пуговицы пальто, под которым была немецкая солдатская форма. Первое мгновение немец как бы растерялся. Но потом спокойно спросил, чего я здесь делаю? Ведь все немцы давно ушли отсюда. Здесь сейчас нет никакой власти. Если я попаду к русским, мне будет плохо. Я сказал, что у меня есть друг немец, он сейчас собирается и мы вместе с ним уйдем. Тот отдал мне мои хорошие немецкие документы и сказал, что ночью они тоже уходят и, если я пожелаю, то могу ехать вместе с ними. Пока я складывал мои документы, у офицера, по-видимому, первоначальное настроение благодушия сменилось на более твердое. Собираясь уходить, он в приказном тоне сказал:
- Поедешь вместе с нами.
Я сказал гут, хорошо. Сейчас возьму свои вещи и приду. Тот ничего не ответил, а я пошел за вещами. Взяв сумку с продуктами, я предупредил т. Маню, что пойду спрячусь в другом месте. На окраине города, где нет никаких дорог, жила простая рабочая семья. Домишко был обычной мазанкой, и двор для скота. Сразу за двором проходил широкий овраг, сильно заросший кустарником и травой. Хозяева дома были мои знакомые. Там у них я и остановился. До самого вечера все было спокойно. Стрельбы было не слышно. Внизу по оврагу немецкие связисты тянули связь. Стрельба началась ближе к вечеру. Вначале были слышны отдельные взрывы снарядов за городом. Потом, минут через 15-20, начался такой грохот от разрывов снарядов, что всем стало ясно, пришли русские. Они штурмовали город без артподготовки. На территории города не разорвался ни один русский снаряд. Стреляла только немецкая артиллерия. Казалось, что стрельба из пушек немцам доставляла удовольствие и они соревновались, кто больше выстрелит. Ружейную стрельбу было не слышно.
Когда стемнело, я быстро сбегал к проводной немецкой связи и перерезал ее перочинным ножом. Вначале стрельба вроде бы поутихла, но потом усилилась. Было ясно, что через час другой русские будут в Котовске. Я снял с себя немецкую форму, отдал ее хозяину, а он мне дал старую, свою гражданскую. Произошел выгодный обмен товара. Я дал хозяину добротную, крепкую немецкую одежду, а он мне старое домашнее тряпье. Оба были довольны сделкой.
Под утро стрельба прекратилась. Минут через 20-30, мимо дома по дороге прошло человек 15 немецких солдат. Они шли медленно, не торопясь, иногда освещая из ракетниц дорогу. Минут через пять во двор зашли русские советские солдаты, красноармейцы. В комнату вошли два советских солдата. Хотя мы с хозяином дома тоже служили в советской армии, но успели отвыкнуть от образа советского солдата. Советские солдаты, что были на фронте, резко отличались в своей одежде от солдат в тылу или на параде. Их внешний вид поразил нас своей неопрятной убогостью. На ногах грязные ботики, выше потрепанные обмотки до колен. Серая русская шинелишка, подпоясанная кирзовым ремешком, сзади разорвана по шву, раздувалась, выпирала наружу и делала солдата каким-то горбато- убогим, некрасивым. Голову венчала шапка-ушанка с распущенными ушами. Вид у солдат был измученный, усталый. Казалось, что это беглые советские солдаты из плена или же босяки бомжи, появившиеся бог знает откуда. Если бы у них не было русских винтовок, то, пожалуй, мы могли бы их принять за каких-то нехороших людей, которых следовало бы поколотить или препроводить в правоохранительные органы. Первый их вопрос был:
- В доме немцев нет?
Они строго осмотрели комнаты. У хозяина было трое детишек, которые спали на кроватях, среди них был и я.
- А это кто? - спросили они, указывая на нас.
- Это мои дети,- сказал хозяин.
- А вон тот парень? - спросили они про меня.
- А это парень из города. Пришел прятаться у нас от немцев, чтобы не угнали в неметчину.
Пока они разговаривали, хозяйка налила два стакана виноградного вина и поднесла красноармейцам.
- Освободители вы наши, дождались все-таки мы вас. Выпейте на здоровье.
Солдаты пили вино по-пролетарски, по-русски. Стакан вина они опустошали в два-три глотка. Потом, взяв из рук хозяйки хлеб, отломили кусочек мякиша, понюхали его и съели.
- Ну ладно, мы уж пойдем.
Уходили они медленно. За это время хозяйка успела накрыть на стол, и вместе с хозяином приглашали выпить еще по стаканчику. Солдаты выпили еще по стакану вина. За это время я успел одеться и сказал, что я пойду вместе с ними. Будем вместе бить немцев. Они сказали, что не надо, сами справимся. Но я вышел вместе с ними. По дороге я подобрал брошенную немецкую винтовку и вместе с ними пошел дальше, в город. Час был ранний, народу на улицах пока было не видно, был рассветный час, и жители еще спали. Ближе к центру красноармейцев было уже много и они не спеша, медленно растекались по улицам. Изредка где-то кто-то стрелял. Я со своими красноармейцами неожиданно вышел на нашу улицу. Уже рассвело и люди выходили из домов. Весть о том, что в городе уже красные, разнеслась очень быстро. Возле домов повсюду стояли люди и каждый по-своему встречал и приветствовал своих освободителей. Люди подбегали к красноармейцам, обнимали их, целовали, плакали. Встречающие говорили:
- Освободители вы наши. Наконец-то дождались.
Когда мы проходами мимо нашего дома было уже совсем светло и я с гордостью проходил мимо своих соседей так, чтобы все меня видели. Взрослые меня почему-то не очень замечали. Наверное потому, что я был в гражданской одежде, а приветствовать красноармейцев в военной форме было интересней. Зато парни из соседских дворов узнавали меня сразу и, подбежав ко мне, шли рядом еще некоторое время. Их матери, перепугавшись, что они могут уйти совсем со мной или с красноармейцами, кричали им:
- Петя! Ваня! Ты куда это собрался? А ну, сейчас же домой!
Одна мать, увидев своего сына, присоединившегося ко мне, оторвала от забора доску и побежала вдогонку. Было интересно смотреть на своих соседей. Напротив нашего дома жила женщина со своими детьми. Дети были еще маленькие, лет по 10-12. Никто из них нигде не работал, ни мать, ни дети, но все равно они жили. Ели, пили и все ходили одетыми. Мать как-то умела выкручиваться. И вот, когда, мимо ее дома проезжал военный верхом на коне, она схватила коня за уздечку и тащила его вместе с всадником в свой дом. Конь упирался, никак не хотел заходить в дверь. Всадник чего-то объяснял нашей соседке. А она все тащила коня с всадником. Дело кончились тем, что она быстро сумела вырвать уздечку из рук всадника, привязала ее к ограде и забежала в дом. Пока всадник отвязывал коня, соседка выскочила из дома с ведром вина. Вначале угощала всадника. Тот пил из стакана, не отказывался. Потом, когда он напился и стал уже отказываться, она ведро с вином поднесла коню. Тот подумал, что его хотят напоить водой, вначале было сунул в ведро свою морду. Вино ему не понравилось, и он в испуге стал пятиться назад. В общем, всадник благополучно уехал, а соседи разводили руками и говорили: вот баба! Потом про нее говорили всякое, но зато все видели, как она была рада и как встречала своих освободителей. Так, с радостью, встречали хмурых, уставших, плохо одетых русских солдат на протяжении всей нашей улицы. Ликование было всеобщим. Некоторые успели вывесить даже красные флаги.
