- Петя! Ваня! Ты куда это собрался? А ну, сейчас же домой!
Одна мать, увидев своего сына, присоединившегося ко мне, оторвала от забора доску и побежала вдогонку. Было интересно смотреть на своих соседей. Напротив нашего дома жила женщина со своими детьми. Дети были еще маленькие, лет по 10-12. Никто из них нигде не работал, ни мать, ни дети, но все равно они жили. Ели, пили и все ходили одетыми. Мать как-то умела выкручиваться. И вот, когда, мимо ее дома проезжал военный верхом на коне, она схватила коня за уздечку и тащила его вместе с всадником в свой дом. Конь упирался, никак не хотел заходить в дверь. Всадник чего-то объяснял нашей соседке. А она все тащила коня с всадником. Дело кончились тем, что она быстро сумела вырвать уздечку из рук всадника, привязала ее к ограде и забежала в дом. Пока всадник отвязывал коня, соседка выскочила из дома с ведром вина. Вначале угощала всадника. Тот пил из стакана, не отказывался. Потом, когда он напился и стал уже отказываться, она ведро с вином поднесла коню. Тот подумал, что его хотят напоить водой, вначале было сунул в ведро свою морду. Вино ему не понравилось, и он в испуге стал пятиться назад. В общем, всадник благополучно уехал, а соседи разводили руками и говорили: вот баба! Потом про нее говорили всякое, но зато все видели, как она была рада и как встречала своих освободителей. Так, с радостью, встречали хмурых, уставших, плохо одетых русских солдат на протяжении всей нашей улицы. Ликование было всеобщим. Некоторые успели вывесить даже красные флаги.
Когда мы отошли от наших домов метров за двести, меня догнал Толик Скачко, сосед лет 16-17. Он сказал:
- Я тоже пойду!
Я подумал, что он убежал потихоньку, чтобы не видела мать. По дороге он поднял брошенную немецкую винтовку, и мы в первых рядах красноармейцев вышли из города. Из Котовска в сторону Одессы шла двухколейная железная дорога. Одна колея была забита немецкими вагонами со снарядами и запчастями. Их было так много, что не было видно ни начала их, ни конца. Мы с Толиком решили посмотреть на эти вагоны и что там лежит. Отделились от общей массы идущих солдат и стали приближаться к вагонам. В это время со стороны Котовска внезапно появилась немецкая легковая машина. Она на большой скорости ехала прямо по шпалам свободной колеи. В ней сидело несколько немцев, наверное, из беззаботных, которые проспали, теперь спасающихся на машине. Мы прицелились и выстрелили в них. Они стрельнули в ответ из автомата и быстро умчались. Но с моей винтовкой произошла осечка. Она не стреляла. Затвор щелкал, но выстрела не было. Потом, когда я ее рассмотрел поближе, оказалось, что у ней сломан боек. Наверное, потому винтовку и выбросили. Вскоре я нашел себе другую, благо оружия повсюду валялось много.
На дороге появились русские танки. Было их три и на некоторых сидели по одному, а где и нескольку солдаты. Трудно было сказать, были это настоящие солдаты или же такие, какими были мы с Толиком. Большинство солдат были одеты в телогрейки. Почему они сидели на танках, тоже было не очень понятно. То ли им было приказано ехать на танках, как десантникам, то ли они устали сильно и сами придумали сесть и проехаться. Как бы это ни было, мы с Толиком тоже забрались на танк, сидели за башней и гадали, как лучше, верхом на танке, или месить грязь пешком. Это было первого апреля и грязи на дорогах было предостаточно. Пока не стреляли, ехать на танке было даже интересно. Но когда мы стали приближаться к селу, вокруг танка стали рваться снаряды. Стреляли откуда-то из-за села. Никаких немцев было не видно, но снаряды рвались то впереди, то сзади. Иногда не долетали, иногда перелетали или рвались в стороне. Один снаряд разорвался рядом, и танк остановился. Из танка вылезли танкисты и начали ремонтировать гусеницу. Танкисты были совсем молодые парни и мы с Толиком гадали, на много ли они старше нас. Вели они себя мужественно. Еще поблизости рвались снаряды, а они спокойно, не спеша, кувалдами стучали по гусенице. Их спокойствие удивляло. Я про себя подумал, то ли они в самом деле такие бесстрашные, то ли по молодости специально позируют, показывая свое бесстрашие. Пока танк стоял, немцы не стреляли, наверное, подумали, что он подбит. Вскоре танкисты отремонтировали свой танк и снова поехали.
Мы входили в село, которое располагалось в широкой и длинной лощине. С другой стороны села, метрах в ста пятидесяти, или немного больше, расположились немцы. Они там выкопали окопы и перекрыли выход из села. Позади их стояла невидимая нам батарея и потихоньку обстреливала нас. По-видимому, та самая батарея, что стояла на нашей улице. Если в Котовске я с ними разговаривал в миролюбивом тоне, то здесь у меня в руках была винтовка, из которой я стрелял в них. Если бы они знали превратности судьбы, то, наверное, прибили бы меня еще там, в Котовске.
Когда мы спускались вниз в село, то метрах в трехстах слева от нас и несколько позади, была замечена группа людей человек на 30. Издали было трудно разглядеть, кто это были. Они шли не спеша, часто останавливались и тоже разглядывали нас. Потом кто-то посмотрел в бинокль и громко сказал:
- Да это же немцы. Они подумали, что мы уже в селе, и пытаются окружить нас.
К этому моменту подъехал советский танк. Он сделал по ним несколько выстрелов из пушки, и немцев стало не видно. Танкисты стреляли плохо-преплохо, будто у них глаза была завязаны. Снаряды рвались далеко-предалеко в стороне. Это вызвало наше возмущение, и мы ругали танкистов, как хотели. Кто-то громко возмущался и говорил такие обидные слова:
- Понасажали в танки пацанов, и вот воюй с такими. Много с ними навоюешь!
Мы спустились в село. Изредка кто-то в кого-то стрелял. Немцев в селе уже не было. Начиная от самого Котовска и до этого села мне все время попадался молодой советский офицер, по возрасту едва ли старше меня. Погоны у него были офицерские, но без единого знака отличия. Потом, позже он сказал, что на погонах у него четыре звездочки. Значит капитан. В разговорах мы находили много общего, потому разговаривать с ним было интересно. Солдаты иногда забегали в крестьянские хаты, спрашивали про немцев и продвигались к выходу из села. Вместе с красноармейцами в первых рядах с винтовкой, на изготовку, шел и я. При выходе из села, поблизости разорвалось несколько немецких снарядов. Это был как бы сигнал, что дальше продвигаться нельзя. Тот, кто не понял и попытается продвигаться дальше, попадет под обстрел. И как бы в подтверждение послышались винтовочные выстрелы, а над головой просвистели пули. Сбоку от дороги была глубокая воронка, и мы с капитаном спрятались в нее.
Метрах в ста пятидесяти от нас немцы поперек лощины выкопали окопы и заняли оборону. Изредка они постреливали, спокойно ходили вдоль окопов, даже не прячась. Немцев было хорошо видно и мы из воронки смотрели на них, чего они делали. Капитан сказал, что сегодня дальше мы не пойдем. Немцы продержатся до вечера, а потом уйдут сами. Вот так уже много дней. Они за ночь уходят километров на десять-пятнадцать, а мы будем их догонять на столько же километров.
