ослепившей разум страсти, постоянно контролирует ее, тщательно заметая следы
прошедшей боли из памяти девушки?
Бэф отвернулся — пора вспомнить, что он не только влюбленный мужчина, он еще
Варн, вожак, что отвечает за сохранность каждого в клане, за свободу выбора, за
порядок. Человек никогда не поймет Варн, не полюбит. Незачем путать иллюзию с
реальностью.
Лесс сама должна выбрать, с кем она и кто. Он не станет больше насиловать ее
своей волей, уподобляясь иным человекообразным. Но защищать, опекать и
присматривать за ней он обязан. Это его долг.
— Моя спальня для тебя закрыта, — произнес через силу и, не обернувшись,
поплыл к себе.
Лесс с тоской посмотрела ему в спину: за что он ее так страшно наказывает?
Непрошеная слеза скатилась по щеке.
— Она плачет, Бэф!! — взвилась Ойко, призывая вожака, схватила Лесс за волосы,
выставляя ее лицо со слезой на щеке как улику. Варн не противилась, она просто
не понимала, в чем суть преступления, как не понимала, что плохого совершила,
желая узнать вкус поцелуя.
— Варны не плачут, — тихо заметил вожак, замерев. Он не хотел оборачиваться,
прекрасно зная, что увидит, прекрасно понимая, что будет дальше.
— Она человек! — взвизгнула Ойко, грубым взмахом сняла ногтем слезу вместе с
кожей, выставила, показывая каждому.
Бэф пришлось вернуться и заявить твердо, пресекая дебаты и бунт, что могли
последовать, в зачатке:
— Она не человек!
— Тогда что это?!
— Кровь и твоя ревность! — ударил по лицу Ойко. Ту качнуло, капля, что была
предъявлена в доказательство, обратное утверждению вожака, выскользнула с ногтя
и упала на пол. Варны замерли — каждый видел — Лесс плакала, как человек, но
вожак сказал, что это не правда, а вожак всегда прав. И сейчас?
Каждый вперил немигающий взгляд в лицо Бэфросиаста, требуя пояснений.
В зале повисло молчание. Лесс хлопала ресницами, силясь понять суть
происходящего. Урва, подумав пару секунд, сел рядом с ней, обнял, давая понять
остальным, что верит вожаку и по-прежнему признает ее своей сестрой, ученицей:
— У каждого свои странности, — заметил он, ответив на немой вопрос Мааон.
Ойко оскалилась, шагнула к Бэф:
— Это серьезное обвинение, вожак. Не время молчать.
— Пока она не человек и не Варн. Она ребенок. Наша сестра, — бросил Майгр,
занимая позицию слева от Лесс, тем самым прикрывая ее с другого бока.
— Вот тебе и ответ, — кивнул Бэф, вскользь глянув на своего помощника: я
заметил, оценил твою верность. Майгр, словно обласканный пес, довольно улыбнулся.
Обняв Лесс, лизнул ее в щеку, заживляя рану, оставленную ногтем Ойко. Рыч и
Соувист переглянулись: братья взрослые — они опытнее, умнее и сильнее — им
виднее, и бочком подвинулись к сородичам, давая понять, что они тоже на стороне
Лесс и вожака. Коуст пихнул Ойко в плечо, хохотнув в ухо:
— Обознатушки, перепрятушки.
Мааон в сомнениях переводил взгляд с одного сородича на другого, оглядел Лесс,
покосился на Бэф:
`Это то, о чем все Варн слышали, но не видели/?
Бэфросиаст молча уставился на него, взглядом говоря больше, чем языком и мыслями.
`Понял', - развел тот руками: Хочу отметить, что всегда поддерживал тебя в любых
начинаниях.
`Вот и не задавай глупых вопросов'.
`Так я, из любопытства. Да, и нет вопросов. Вообще-то Лесс мне сразу понравилась',
— и с елейной улыбкой на губах качнулся к образовавшейся группе сородичей,
погладил Лесс по голове: чудный детеныш. А какая опора клану?
— Инцидент исчерпан. Всем спать, — приказал вожак, фыркнув в лицо подхалима.
Ойко хотела возразить, возмущенная поведением братьев, преградить путь вожаку,
повторно призвать к ответу. Но Бэф, не глядя, махнул ладонью, отшвырнув ее с
дороги, а Таузин подхватил и вообще выкинул в окно — охладись, сестрица!
Смайх подал Лесс чудом выживший фужер с нектаром:
— Подкрепись.
`Лучше б объяснил', - глянула та на брата.
`Я объясню', - заверил Урва: `Пей и пошли спать. Слышала, что вожак сказал'?
— Он любит тебя, — с тоской глядя в светлеющее небо в окне, сказал Урва. Он
сидел у саркофага Лесс, убаюкивал сестру, рассказывая сказку о великом чуде, что
доводится познать не каждому смертному, не то что — бессмертному. В голосе Варн
чувствовалась печаль.
— Ты не знаешь, что это такое, — догадалась Лесс.
— Не помню, — вздохнул тот. Оперся на край усыпальницы и, положив голову на
руки, посмотрел внутрь, в чуть искаженное рубцующимися ранами лицо подопечной. —
Любовь — это дар. Она относится к сфере чувств, а нам они неведомы. Наше сердце
— ледышка, и по венам течет не кровь, а красный фреон. Но в отличие от людей, мы
стараемся понять тех, кто чем-то выделяется из нас.
— А люди?
— Они чураются всего необычного, относят его к сфере неопознанного, ставят в
ряды артефактов. Им так проще. У нас другие взгляды на жизнь, малышка. У людей
она коротка, у нас — бесконечна, и все же мы ценим ее больше, чем они. Причем не
только свою жизнь, но и любого другого существа. У нас в замке часто
останавливаются те, кто в свое время был изгнан с обжитых мест людьми. Человечки
не любят, не желают делить свою территорию с кем бы то ни было. Даже их Боги
живут далеко от них — на небе, где-то глубоко во Вселенной, не видимые, не
осязаемые.
— Почему?
Урва пожал плечами:
— Люди слабы, уязвимы и оттого боятся всего, что нельзя понять, поработить,
подчинить. Они предпочитают гегемонию мирному сосуществованию. Понять, значит
принять. Им тяжело сделать первое и фактически невозможно — второе. Страх, вот
что не дает им мыслить здраво, жить открыто. Продлить свою жизнь, познать то,
что лежит вне плоскости их знаний. Хочется, да не можется. Страх перед болью,
страх перемен, ломка стереотипов, принятие иных способов существования, иных
взглядов на вещи — это серьезное испытание для человека. Их физическая оболочка
и психика хрупки. Потому лишь один инстинкт превалирует над остальными, главный
