— У тебя? — подколола я, вспомним его теплое прощание с Тальен с поцелуями в обе щеки.
Как оказалось, они с Сашей старые знакомые. Их родители одно время лелеяли надежду, что дети, несмотря на разницу в возрасте, понравятся друг другу и породнят семьи посредством связывания. Стоит ли говорить о том, как я отнеслась к подобной идее, пусть и неизвестного срока давности. По всем прикидкам, она возникла еще до моего рождения, и за крайний срок использования давненько перевалила, вот только оговорочка мало успокаивала уязвленное самолюбие.
— Может, снимешь капюшон и начнешь смотреть под ноги? — Саша поддержал меня за локоть, когда я нарвалась на очередной, не к месту валяющийся, камень.
— Невеста! — фыркнула и скривилась одновременно. Даже гипотетически представлять рядом с Сашей другую женщину было больно.
— Лаари! — теперь он говорил с нотками укоризны, но я расслышала за ней, что-то смахивающее на самодовольство. — Что ты завелась? Разве я виноват?
— Кобель, — пробурчала себе под нос, перешагивая очередную преграду. — Другой дороги нет? Что мы лезем через полосу препятствий?
— Сама сказала, идти там, где народу поменьше.
— Угу.
— Лаари! — Саша ухватил меня за талию и развернул к себе. — Это надолго?
— Что? — мне пришлось задрать голову, чтобы взглянуть ему в лицо.
— Дурь в голове засела надолго? — вроде бы недовольно проворчал мужчина.
До глаз так и не добралась, мешал натянутый донельзя капюшон, разглядела только упрямый подбородок и чувственный изгиб губ. Он улыбался!
— Весело тебе, да! — я даже ногой топнула. — Что смешного?
— Плакать прикажешь? — улыбка стала шире. — Кто-то бесится, насколько я понимаю от ревности, а мне плакать? Ну, уж нет! — уголки губ подрагивали, и я, со стопроцентной уверенностью, могла сказать, что в глубине его глаз чертики играют в салочки. — Я наслаждаюсь!
— Смотри не подавись.
— Глупая, — прошептал Саша, уткнувшись подбородком мне в макушку. — Что ты себе напридумывала?
— Ничего, — я надула губы, понимая, что он прав, но пересилить себя не получалось.
— Мир? — его рука забралась под плащ, и пальцы принялись поглаживать поясницу.
— Перемирие, — пробормотала наконец.
Как тут сопротивляться? Святоша и тот сдастся, когда от каждого прикосновения по телу прокатывается дрожь удовольствия.
— Так, значит, выберешься из домика и посмотришь по сторонам?
Я вздохнула, и стянула импровизированную защиту с головы. С губ сорвался возглас изумления. Мы стояли в центре аллеи, выложенной из необработанных камней, но только на первый взгляд, при более пристальном рассмотрении, я поняла, что их неровные края, высечены рукой мастера. Посыпанная крупным гравием дорожка, закручивалась в спираль, и упиралась в искусственное озеро, гладкая поверхность которого сплошь усыпана цветами, похожими на огромные колокольчики. Изогнутые синие лепестки, окаймленные золотистым ободком, трепетали, слегка колышимые легким ветерком, и, словно жалуясь случайному наблюдателю, исторгали из своих глубин, тоненький стенающий перезвон. По кромке озера, цепляясь за почву, стелились изумрудные листья, из под толстого слоя которых, к небу стремись тонкие стебли, усыпанные спящими аквамариновыми бутонами.
— Что это? — чуть слышно выдохнула я, пораженная открывшимся зрелищем.
— Мечта вечерней песни. — Саша развернул меня так, чтобы взгляд мог полностью охватить синеглавое великолепие.
— Вечерней песни. — повторила я, завороженная красотой.
— Таника поет на заходе солнца, и его песня, песня любви, дарит надежду всем, кто пришел послушать, всем, кто верит, кто ждет, — шептал Саша, и его тихий голос, сплетался со звоном колокольчиков, оттеняя их чуть слышные переливы проникновенной хрипотцой. — Летними вечерами сюда приходят пары, принести клятвы любви и верности, соединиться перед лицом сущности, связать себя в единое целое. Навсегда.
— Таника?
Я прижалась к его груди, спиной ощущая волнующие удары сердца, вслушиваясь в дыхание, щекочущее ухо, впитывая слова.
— Таника. Он примет клятву, и расцветет аквамарин, и отпустит на волю чарующий аромат, и свяжет воедино.
— Воедино…
— И никто, никогда не сможет разлучить песней обрученных.
— Никогда…
— Объединенные песней они едины во все времена.
— Времена…
Поддавшись нежной просьбе его рук, я развернулась, и утонула в расплавленном серебре. Его глаза сияли мерцающим светом полночной луны, одаривая и забирая, накрывая меня пеной нежнейшего прибоя.
— Жаль что сейчас не лето. — пролепетала я, теряясь среди накатывающих и отступающих волн.
— Лето…
Саша улыбнулся. Не видела, почувствовала кожей, как прикосновение обжигающих полуденных лучей.
— В моем сердце лето, когда ты рядом, — сладость дыхания заключила меня в объятья. — И таника поет в душе от твоей улыбки.
Легчайшее прикосновение губ. Не поцелуй — ласка, такая нежная, трепетная, душевная, предназначенная мне одной.
По возвращении в цитадель нас ожидал сюрприз, вот только к разряду приятных его можно отнести с большой натяжкой. Подарочком стал разъяренный Николай, который накинулся на нас с претензиями, как только остались с глазу на глаз.
— Сколько можно! Ведете себя, хуже новорожденных! Те хотя бы не понимают, что творят, им простительно. А вы? — Коля, остановившись напротив, прожег нас испепеляющим взглядом.
Мое серое вещество отказывалось работать. Я категорически не понимала, из-за чего сыр-бор. Что он раскричался? Нормально же все? Добились того, чего хотели. Или нет? Совсем запуталась во всех этих интригах.
Удобно устроившись в кольце Сашиных рук, я вообще думать не хотела, во всяком случае в данный момент. Мысленно, все еще пребывала на озере, слушала перезвон таники, отвечала на поцелуй любимого. Там все было неважно, ничто не имело значения: ни престол, ни совет, ни врата с Хранительницей, там были только мы, я и он, мужчина и женщина, наедине, предоставленные друг другу. И я хотела продлить этот момент, удержать ощущение безграничного счастья как можно дольше, а тут братец со своими нравоучениями.
— Вот ты! — Коля ткнул в меня пальцем. — Какого черта устроила спектакль? Неужели без спецэффектов обойтись нельзя?
— Я? — искренне удивилась.
Что я опять натворила? Посмотрела на Сашу в надежде, что он объяснит, но тот только бровь приподнял. Коронный номер, что б его, расшифровывается как, разбирайся милая самостоятельно.
