Колдун качнул головой. Его лицо было мрачным. Смуглая кожа отливала синевой.
— Нет.
— Но почему?!
— Дело не в ответах.
— А в чем же?
— Летописцам открыт путь.
Кигаль пристально взглянула на брата. В ее глазах забрезжил огонь понимания.
— Путь во владения Лаля… — прошептали ее губы. Богиня тотчас выпрямилась, ее плечи расправились, голова откинулась назад. Все. Она, наконец, поняла!
Евсей подошел к стоявшему возле отвернутого полога шатра Атену.
Хозяин каравана зябко кутался в полушубок, переступая с ноги на ногу. Скрестив руки перед грудью, он прятал кисти подмышками. Шапка была надвинута на самые глаза, взлохмаченные усы и борода топорщились во все стороны, покрытые льдом, дыхание белым паром срывалось с обветренных губ.
— Холодно, — прошептал Евсей, получше запахнув полушубок. — Мороз просто зверь, — он кивнул головой в сторону царившей за гранью шатра снежной пустыни. — Вон как метель метет — в двух шагах ничего не видно… Что смеешься? — услышав соскользнувший с губ брата смешок, спросил он, повернувшись к хозяину каравана.
— Ты просто забыл, что такое настоящий холод, — он не повышал голоса, прятал дыхание в ворот полушубка. — С тех пор, как Шамаш идет с нами, нас окружает Его сила, защищая от холода.
— Да… — летописец недовольно поморщился. Ему не хотелось думать о прошлом, вспоминать обычную повседневную жизнь, лишенную чудес, место которых занимали вечные заботы о том, как выжить в снегах, сэкономить достаточно тепла и пищи, чтобы добраться до очередного города, там продать товар и на вырученные деньги купить достаточно припасов, чтобы одолеть следующий переход. И снова путь, снова снега, и так по кругу до бесконечности… В сравнении с нынешней жизнью, прежняя казалась не стоившей того, чтобы ею жить. И Евсей не поменял бы и мгновения пути по дороге бога на пусть даже вечность былой череды серых однообразных дней. — Видать, Он далеко ушел от каравана.
— Его нет на земле, — глядя в снега, чуть слышно проговорил Атен.
— С чего ты взял?
— Посмотри вокруг. Не замечаешь ничего необычного?
Евсей обвел взглядом караван, дремавший под защитой шатра. Над повозками витало казавшееся не просто ощутимым, но видимым напряжение, подобное сгусткам тумана, покрывавшим низины.
— Ты не туда смотришь, — донесся до него хрипловатый голос Атена. — Там, — он кивнул головой в сторону снежной пустыни.
Евсей старательно пригляделся к белому царству снега, холода и ветра. Но сколько он ни смотрел, глаз не находил ничего примечательного, словно медленный танец снежинок скрыл за собой все, как серая дымка сумерек скрадывает краски земли и небес.
— Я ничего не вижу, — наконец, сдавшись, проговорил он.
— Время. Оно замедлило свой бег.
— А ведь верно, — теперь, когда брат сказал, Евсей вдруг сразу понял, что ему казалось странным, но столь неуловимым, что он не обращал на это внимания: снег летел не просто медленно, он словно висел в воздухе, застыв белым птичьим пухом. И эта безмолвная тишина, лишеная не только завывания ветра, но даже его дремотного храпа-бормотания… — Шамаш не только бог солнца, Он еще и повелитель времени. И ты думаешь… Ты боишься, что Он не вернется и мы так и останемся застывшими навек тенями на границе всех времен?
— Он никогда не поступил бы так!
— Конечно…
— Может быть, Он услышал, как Лина звала Его на помощь, и, будучи слишком далеко от каравана замедлил течение мгновений?
— Уже полдня минуло…
— Всего полдня! Не забывай: ведь Он ушел от нас на целых десять дней пути… А, может быть, все и не так… — его лицо вмиг помрачнело.
— Не беспокойся, брат, — в глазах Евсея зажглось сочувствие. — Все исправится. Мы пережили столько всего, пройдем и через это.
Атен тяжело вздохнул.
— "Тропа богов требует от идущих по ней жертв" — так, по-моему, говорили Гамешу, когда Губитель, лишив его жену рассудка, вынудил совершить преступление, за которое ее изгнали… — чуть слышно прошептал он.
— Слова людей, не небожителей. Неужели ты станешь верить им, зная, как Шамаш относится к жертвоприношению?
— Гамеш имел ввиду самопожертвование. А это нечто совершенно другое, — Атен был серьезен и хмур. — Жертвоприношение — стремление пожертвовать кем-то ради себя, жертва — готовность отдать что-то свое ради других… Евсей, я очень боюсь за дочку. То, что происходит… Это страшно! Раньше, прежде, в общем, давно, я знал: если со мной или с ней что-то произойдет, если мы умрем, мы встретимся в вечном сне госпожи Айи. Но теперь расставание может оказаться вечным!
— Брат, этого не случится! Шамаш не допустит, чтобы с Мати приключилась беда, ведь она — Его любимица, и…
Но хозяин каравана не слушал его:
— Я готов отдать все, что у меня есть, все что угодно, лишь бы вечность не развела наши пути по разные стороны горизонта!
— Ну, перестань! С чего вдруг столь мрачные мысли? Шамаш вылечил тебя от смертельного яда снежной змеи, исцелил всех нас от безумия, так неужели же Он не найдет способа помочь малышам, которые всего-навсего спят? Ведь они живы! Яд ягод Меслам не убил их, а, значит, есть надежда…
— Если бы все было так просто…! - а затем, не выдержав, он произнес вслух то, что все последние часы звенело у него в голове, ища, требуя выход наружу: — Ну почему, почему Он ушел именно сейчас, когда Он нам так нужен?!
Евсей качнул головой. В его взгляде, устремленном на брата, читался укор:
— Кто мы такие, чтобы судить о поступках небожителей или учить Их, что делать, как поступать? Единственное, что нам дано — верить в Них. И не отчаиваться… Атен, может быть, Он уже давно сменил одни поиски на другие и теперь ищет способ помочь детишкам…
— Не находя его! Ведь иначе Он бы уже вернулся, верно? — полный боли смешок сорвался с потрескавшихся губ. — Если уж Он его не может найти, то, значит, выхода вообще не существует…
— Атен, Шамаш, конечно, величайший из небожителей. Но не забывай: Он — не повелитель сна. Это стихия Его божественной супруги. Возможно, Он пошел к Ней…
— Куда! Для того, чтобы увидеться с Ней Ему не было нужды покидать земной мир, ведь вот она, снежная пустыня — Ее безраздельные владения!
— Богини подземного мира говорили мне, что Шамаш не может встретиться с госпожой Айей, потому что Губитель набросил Ей на плечи плащ-невидимку.
— Как это? — Атен растерялся. Он привык считать повелительницу снегов всесильной, всевластной владычицей. И не важно, что когда-то Она была всего лишь младшей богиней, вечной девочкой-невестой.
