Колдун пожал плечами. Какая разница, о чем говорить, а что умалчивать? Реальность ведь от этого не изменится.
К тому же, тут как раз появилась богиня памяти, сопровождаемая двумя из своих помощников-летописцев.
В подземных владениях последние были наделены человеческими телами, пусть более плотными, каменно-холодными, но, все же, осязаемыми. В солнечном же свете лишь боги были способны различить людские черты в блеклых тенях, с размытыми контурами и прозрачными стихийными покровами.
Торговцы, не ожидавшие таких гостей, в ужасе попятились. Губы зашептали слова заклинаний — оберегов от бесприютных душ.
Тем временем летописцы, опустив головы на грудь, словно боясь посмотреть на мир, который был оставлен ими навсегда не одну вечность назад и с каждым новым мигом расставания становился все более и более любим. Они не смели заглянуть и в глаза людей, не желая увидев в них себя такими, какими они стали. Беззвучными тенями они подошли к ждавшим их небожителям и замерли, склонившись в низком поклоне.
— Шамаш, — решительно заговорила Гештинанна, — древний цикл написан пятью летописцами, когда жизнь Нинта была длиннее обычной людской, — она объясняла, почему потребовалось столько народу там, где обычно справлялись двое, хотя ее собеседнику все это должно было быть известно и так, надеясь, в свою очередь, тоже получить хоть какие-то объяснения. — Но как я поняла, речь идет о части, посвященной Лалю и поэтому привела только этих двоих, — видя, что собеседник не торопится отвечать на ее незаданные вопросы, чуть слышно вздохнув, продолжала она. — Если нужно, я могу позвать остальных…
— Нет, — качнул головой колдун. — Ты сохранила им память?
— Конечно, это же мои помощники! — она удивленно заморгала глазами, не понимая, почему Шамаш спрашивает о само собой разумевшихся вещах.
Может быть, разобраться во всем ей мешала обида. Пусть прежде Шамаш редко заходил в владения старшей сестры и потому постоянно пропадавшая в них богиня памяти нечасто встречалась с ним, пусть при каждой встрече он был подчеркнуто устранен, но Гешти всегда понимала его с полуслова, они говорили об одном и том же, с ней он мог поделиться своими тревогами и заботами о людях, зная, что только она воспримет эти слова всерьез, и постарается помочь. И вот теперь, когда грань, отделявшая Шамаша, исчезла, оказалось, что на смену ей пришло великое множество преград, мешавших не только приблизиться, но даже понять!
Тем временем колдун, не дожидаясь, пока богиня памяти справится с вдруг накатившими на нее чувствами, повернулся к призракам:
— Простите, что из-за меня вам пришлось подняться в земной мир. Я сожалею, если это причинило боль вашим душам.
— Мы слуги богов, — те низко поклонились повелителю небес, тронутые его заботой, — и исполняем Их волю, видя наслаждение в служении.
— Будьте искренними, забудьте о том, кто я, говорите со мной так, словно я — равный вам.
— Как прикажешь, — они послушно выпрямились, подняв головы, окинули взглядом невидимых глаз все вокруг, после чего повернули прозрачные лица к богу солнца. — Да, нам было больно вновь войти в мир, который когда-то был родным, сейчас же стал совершенно чужим. Но эта боль приносит больше радости, чем все, что было у нас в жизни и смерти, когда в ней явилось исполнение самой заветной мечты.
— В каком бы облике мы ни пришли сюда, — продолжал второй летописец, — сколь краткой ни была бы эта встреча, — не важно, когда даже одно мгновение будет согревать нас долгие годы.
— Нам лишь тяжело видеть мир таким, какой он стал.
— Разве вы не видели перемены, занося в летопись Гештинанны жизнь и смерть людей? — спросила Кигаль, в голосе которой ощущалось старательно скрываемое раздражение.
— Госпожа, — летописцы склонили головы в поклоне, не глядя на богиню смерти, соблюдая закон, который та не дала им разрешения нарушить, — все было, казалось иначе. Одно дело наблюдать за происходящем стороны, сквозь зеркала, делающие явь похожей на сон, другое — столкнуться со всем лицом к лицу, когда никаких надежд и сомнений уже не остается.
— Повелитель небес, — они вновь повернулись к Шамашу и замерли, ожидая, когда тот скажет, зачем они были подняты из подземелий на белый свет.
— Будучи современниками Мара, вы должны были пройти через те времена, когда люди выбирали владыку вечного сна. Так ли это?
— Да.
— Кто-нибудь из вас шел путем Лаля?
— Господин…! - в глазах мужчин, которые с благоговейным трепетом смотрели на владыку небес, боясь пропустить хотя бы слово, зажегся ужас. Но они не смели оставить Его вопрос без ответа и потому один из них продолжал:
— Я встал на эту дорогу будучи юношей! То была ошибка не выбравшего судьбу! Потом, осознав ее, я сделал все, чтобы исправить, искупить свою вину! И заслужил прощение госпожи Айи! Господин, Ты ведь тоже простил нас, и…
— Успокойся, — остановил его колдун, — я ни в чем не виню тебя.
— И Ты не станешь судить меня вновь?
— Конечно, нет.
— Но зачем тогда Ты заговорил…
— Мне нужен ответ. Ты помнишь путь Лаля? Ты мог бы пройти по нему вновь?
— Нет! Я не… — он задрожал, замерцал от ужаса. Ему была невыносима сама мысль, воспоминание о том, что и сейчас, несмотря на все минувшие годы, все обретенные знания, или, может, именно благодаря им, казалось ему страшнее самой жуткой из смертей. — Прости, господин, — только когда слова сами начали срываться с его уст, услышав свой голос он понял, что осмелился перечить богу солнца. О, конечно, повелитель небес разрешил им быть искренним. Но даже исполняя волю господина, слуге следовало знать меру дерзости.
Опустившись на колени летописец замер, готовый принять любую кару за свой проступок.
— Встань, — если бы перед ним был человек, колдун подошел бы к нему и помог подняться, но он не решился коснуться неустойчивого призрачного покрова, боясь нарушить его равновесие и навредить тени.
— Может быть, я смогу тебе помочь? — спросила его Гештинанна.
Узнав причину, по которой богу солнца понадобились ее помощники, она сначала растерялась, не сразу поверив в то, что правильно поняла его слова. А затем ее душа задрожала от обиды. Неужели болезнь настолько изменила его, и он стал ценить слово смертного больше, чем богини?
— Я храню воспоминания многих из тех, кто жил в то время, — все же, сделав над собой усилие, проговорила она, — и помню путь во владения Лаля так отчетливо, словно шла по нему сама…
Ничего не говоря, колдун лишь поднял на нее задумчивый взгляд печальных глаз.
— Шамаш, я знаю дорогу! — она была готова просить, умолять, так ей хотелось быть ему полезной, чтобы он обратил на нее внимание, понял, что она — не серая тень, способная лишь записывать события, которые совершают другие, но и сама что-то делает, что она может даже изменять судьбу… — Я пройду через врата и я сделаю все лучше любого смертного, будь то человек или его призрак! Их терзает страх, которым полнится, словно пустыня снегом, память. Я же свободна от чувств. Они не помешают мне…
