— Сила — это власть, — вздохнул Тирр.
— А зачем тебе власть? Я знаю, что она очень много значит для дроу, но попытайся мне объяснить. Зачем она тебе? Власть, помимо небольшого утоления тщеславия, приносит сплошные проблемы. Тебе вот уже только жажда ее принесла большую неприятность. И оно надо?
— Власть — это слуги. Много власти — много слуг…
— Без слуг — совсем никак? — с плохо скрытым сарказмом полюбопытствовала Марго.
- …Чем больше слуг — тем меньше вероятность, что кому–то из них удастся свергнуть своего господина. Каждый следит за каждым. Любой с радостью выслужится, сдав другого, замыслившего козни.
Девушка покачала головой.
— Не знаю, как у вас, — заметила она, — а у нас напротив, чем больше слуг и вассалов, тем выше вероятность заговора.
Тирр вяло повторил новое слово в голове. Звучит знакомо, но ведь люди не умеют колдовать…
— Заговор — это что? Заклятие?
— Нет. Это тайный сговор слуг, придворных или вассалов с целью свергнуть правителя.
Объяснение породило только новые вопросы.
— А смысл какой сговариваться? Если сговорившихся двое или больше, а свергнутый правитель — один, как они власть делить–то будут?
— Один станет новым правителем, другие — его приближенными…
Тирр скептически хмыкнул:
— Идиотизм. Чем помогать кому–то занять место правителя, рискуя шкурой, проще безо всякого риска донести теперешнему, получить награду и стать его приближенным, ты не находишь?
Марго почесала голову и обдумывая слова мага.
— Понимаешь, Тирр, люди устраивают заговоры не только с целью узурпировать власть, — сказала она. — Например, заговор с высокой вероятностью случается против жестоких правителей. Или против таких, которые вредят собственной стране, не могут отстоять государственные интересы и такое прочее. На заговоры людей толкает не только лишь жажда власти. Иногда это делается для того, чтобы спасти родину от тирана.
— Что такое «родина»?
Девушка тяжело вздохнула.
— Этим словом мы называем страну, в которой родились. Тебе это покажется странным, но некоторым людям свойственно любить свою страну.
— Да, мне это действительно кажется странным, — согласился маг, — я примерно знаю, что слово «любить» в языке поверхностников может быть направлено на другого, но даже не подозревал, что так можно сказать еще и о стране.
— У вас нет такого слова?
— Есть… но оно используется не так. Можно любить деликатес или свою работу. Если нужно сказать о неравнодушии к другому илитиири, мы говорим — «питать слабость».
Марго удивленно приподняла брови:
— Фига себе! То есть, у вас получаются словесные конструкции вроде «мама питает слабость к своим детям»? Странный у вас язык…
— У нас нормальный язык, — медленно возразил Тирр, — просто в нем нет слов для несуществующих понятий. Я раньше знал, что женщины поверхностных народов поголовно подвержены слабости к своим детям. И, честно говоря, не понимал, как это. Теперь… теперь вот я своими глазами видел, что такое действительно бывает. Слушал слова, которые говорила твоя мать тебе, твоим сестре и брату, читал по лицам эмоции. Наверное, я не смогу описать словами свои впечатления. Это как если бы ты вдруг увидела то, чего нет… То, чего не бывает.
В комнате воцарилось недолгое молчание, потом девушка спросила:
— Так, значит, это правда, что матери дроу не испытывают никаких… материнских чувств к своим детям?
— Не буду говорить за всех, — устало вздохнул маг, — но моя ко мне — ни малейших. И я даже подумать не мог, что может быть как–то иначе. Но вчера вечером убедился, что все–таки может.
— У нас тоже бывает такое, — тихо, почти шепотом сказала Марго, — когда дети остаются без родителей и попадают в приют. Жизнь там не сахар, и многие из них вырастают… более жестокими, чем обычно бывают люди. Мне даже страшно подумать, в каком мире вырос ты. Я вряд ли смогу вообще понять, как это — вырасти без материнской любви.
Маг кивнул, соглашаясь.
— Думаю, да. Может, оно и к лучшему, что мы друг друга никогда не поймем до конца. Ты, видимо, в общих чертах представляешь себе, как устроен наш подземный мир, но опасаюсь, что если бы ты смогла на минуту или две побыть в моей шкуре в моем мире, то сочла бы меня чудовищем. Еще хуже, если бы я немного побыл в твоей: после этого, неровен час, сам бы счел себя монстром. А почему ты не ездила в университет? — решил он перевести разговор с рискованной темы.
Марго улыбнулась ему.
— А ты как думаешь? За тобой вот присматриваю. Три дня под надзором как минимум, врач сказал, — она забралась на кровать и уселась рядом с магом, обхватив колени руками. — Слушай, Тирр… Ты мне доверяешь?
— Можно подумать, у меня широкий выбор.
— Скажи мне, какой самый плохой поступок ты сделал в своей жизни?
— С чего бы вдруг? — насторожился он.
— Ну, как тебе сказать. В знак доверия. Я расскажу тебе, какой самый плохой поступок совершила я, а ты мне — какой самый плохой совершил ты.
В голове зароились мысли одна другой мрачнее. Вопрос–то с подвохом, ясное дело. Как выкрутиться? Да и стоит ли выкручиваться? В голове каша из сожалений о том, что можно было сделать в прежней жизни, и тоски по умершей мечте. Напрягаться, хитрить, читать эмоции по лицу… Нет сил для этого. Точнее, силы есть, нет воли. Бороться, цепляться за жизнь… зачем? Жить для него теперь значит страдать, понимая, что вера в радужную мечту уже не вернется и что сама мечта несбыточна. К йоклол.
— Ладно, — согласился Тирр, — рассказывай.
Марго легла поверх одеяла на бок, подперев голову рукой и глядя на него в профиль.
— Когда я была на первом курсе университета, за мной ухаживали два парня, — начала она, — и как–то раз я шутки ради назначила каждому из них свидание в одном и том же месте в одно и то же время, а сама не пришла.
— Зачем? — удивленно спросил маг, — в чем тут шутка–то?
— Сама не знаю. Мне было интересно, что из этого получится. А получилось очень плохо. Они подрались.
— А что плохого? Эффективный способ выяснить, кто из них двоих сильнее.
Девушка вздохнула:
— Я не хотела этого. Драка закончилась тем, что один из них угодил в больницу со сломанными ребрами и носом, а второго отчислили из университета, и он попал в армию.
— И погиб?
— Нет. Но жизнь я ему поломала. Причинила зло двум людям, которые мне ничего плохого не сделали, просто так. Из–за легкомыслия. Я никому никогда об этом не рассказывала, тебе первому.
На несколько минут повисла тишина, а потом Марго напомнила:
— Теперь твоя очередь.
Маг вздохнул:
— Знаешь, твоя формулировка дает мне отличную возможность вывернуться, потому как у нас поступки не делятся на плохие и хорошие, только на правильные и ошибочные. Но ладно, уговор есть уговор. Если изменить постановку вопроса на то, о каком поступке я сожалею больше всего… Тут я опять мог бы выкрутиться, сказав, что больше всего сожалею о том, что никогда не строил козней против своего брата… Но это вызовет с твоей стороны новую тучу вопросов, а я не в том состоянии, чтобы заниматься сочинительством…
