— Дальше, — потребовала я, чувствуя, что начинаю замерзать.
— Все, — он пожал плечами, — столик тихо гнил, о нем не было ни одного упоминания с эпохи истребления. — Измененный прищурился, звериный взгляд стал колючим. — Но теперь, судя по всему, проснулся. Нашел себе новую хозяйку, мать Легенды зимы.
— Почему ты решил, что он следует за мной? — Возражение вышло вялым и неубедительным, я и сама это слышала.
— А за кем? Не за Прекрасной же.
— Знать бы еще, за что такая честь?
— Сие неведомо, — торговец развел руками, — лишь встреча хозяина и «следующей вещи» способна пробудить магию артефакта. Одно мгновение, — он щелкнул пальцами, — нельзя предсказать или спланировать. Его отличие от остальных артефактов — неконтролируемость. Создать новый «следующий предмет» и заговорить на нужного хозяина можно, перенастроить старый — нет. После смерти того, для кого она создана, вещь обретает свободу выбора хозяина. Свою, непонятную и непостижимую логику неживого предмета. — Измененный посмотрел на меня с собачьей усмешкой. — Можешь гордиться, до тебя этот столик следовал исключительно за хозяйками северных пределов.
— То есть, — я дернула плечом, — это всегда один и тот же столик. Тот же самый, что я оставила дома, появился здесь?
— Точно.
— Он так и будет возникать где угодно и когда угодно?
— Владеющие такими артефактами говорят, что со временем учишься управлять предметом. — Крупная снежинка медленно опустилась на волчье ухо и замерла на кончике. — Еще говорят, это похоже на щекотку: чем ближе вещь, тем сильнее хочется почесаться, — он фыркнул, — врут?
— Наверняка, — кивнула я.
— Сделка, — он протянул руку, — выполнена.
— Информация за информацию. — Я вложила в его ладонь свою, и он чуть сжал пальцы.
— Уйдем со мной, — вдруг предложил измененный, не отпуская руки и посмотрев на цитадель. — Здесь пахнет смертью. Плохой смертью, неправильной.
— Чем у тебя лучше? — Я высвободила пальцы.
— Тем, что я убью тебя быстро. — Торговец встряхнулся, как обычный дворовый пес, еще с десяток снежинок опустилось на мохнатую морду. — Здесь легкой смерти не бывает.
Измененный понюхал воздух.
— Как будто бывает иная, — буркнула я, задирая голову, опять начинался снегопад.
Холл, по сравнению с улицей, мне и моему тонкому свитеру показался жарким местечком, не ко времени будь оно помянуто. Я попрыгала, стряхнула с волос капли воды, в которые превратились снежинки, подышала на покрасневшие ладони. Еще пара-тройка дней, и очередная краткая зима пойдет на убыль.
Одна и та же навязчивая мысль о туалетном столике, намеренно или случайно принявшем меня за хозяйку, крутилась в голове, руки чесались ее проверить. Я почти добралась до лестницы, когда меня окликнули.
— Ольга. — Из тени арки вышла Тамария.
Я посмотрела на девушку и поняла, что случайностью тут и не пахнет. Она ждала меня, и, судя по стиснутым рукам и напряжению в глазах, терпение не было сильной стороной младшей Прекрасной.
— Тамария, — в тон ей ответила я.
— Ты наконец поумнела и решила избавиться от сомнительного артефакта? — Она посмотрела на мои двойные колечки, привлекшие внимание еще в первую нашу встречу. — Если торговец предложил плохую цену, сама с удовольствием их куплю.
— Если хочешь что-то сказать, говори, — я не удивилась ее осведомленности, я устала удивляться, в цитадели каждый игрок знал карты соперника и у каждого в рукаве был припрятан не один туз, — без всяких окольных путей.
— Я видела вас на лестнице, — в голосе девушки звучал вызов, — ты целовала Седого. Сама!
Я посмотрела на ее белый пиджак, брюки, подчеркивающие изящную фигурку, чернильное пятно водолазки в этом светлом, как ни парадоксально, облике.
— Хочешь на мое место? — Усмехнувшись, я пошла к лестнице. — Вперед и с песней.
Холл первого этажа был достаточно просторным, чтобы вместить в себя многочисленных гостей во время празднеств, широкая лестница, начинавшаяся напротив резных дверей бального зала, смотрелась в нем органично, а не вызывающе, вылезая на передний план. И тем не менее младшая Прекрасная пересекла его в одно мгновение и схватила меня за плечо.
— Вот об этом я и говорю. — Она склонила лицо. На лоб упала сальная прядка некогда задорной и блестящей стрижки. — Ни любви, ни ревности. И тем не менее ты не в состоянии сказать ему «нет», правильно?
Я дернула рукой, но тонкие пальцы держали крепче стальных зажимов.
— У тебя в ушах многоуровневый артефакт. Я не специалист, но на приеме у Седого кого только ни встретишь. Знаешь, что мне сказал один болтливый старичок? — Настал ее черед усмехаться. — Знаешь. Под медальоном матери спрятан маячок обнаружения и мощнейший приворот, настроенный на одного мужчину.
Я дернулась, на этот раз она разжала пальцы.
— Ты не больше чем рабыня, у которой нет права выбора. Резиновая кукла, которую достают из чулана, когда придет охота.
Девушка говорила, продолжая вглядываться в мое лицо, чего-то подспудно ожидая, на что-то надеясь.
— Что с тобой? — Тамария нахмурилась. — Неужели людям на самом деле нравится, когда о них вытирают ноги? Я не чувствую твоих эмоций.
— Их и нет. — Я покачала головой.
— Ты изменилась. — Ее голос был полон недоверия.
— Ты тоже, — вернула я комплимент.
— Я та, кто спас тебя от плена стен цитадели, я та, кому ты предложила перейти на «ты».
— Да. — Я посмотрела на девушку, чувствуя, как поднимается возмущение, теперь она не могла пожаловаться на отсутствие эмоций, пусть возникли они не так, как она надеялась или планировала. — Та Прекрасная не вмешивалась во внутренние дела северных пределов. Та Тамария посмеялась над моим желанием влезь в спальню к демону и не осудила, когда это удалось. — Я шагнула к ней. — Та, что помогла мне, не тыкала окружающих в дерьмо, чтобы обелить себя.
— Девка, ты забываешься! — Она зарычала, оскаливая клыки, пальцы с заострившимися когтями сжали пустоту. — Ждешь особого отношения? Неприкосновенности? Не слишком ли много для постельной игрушки?
— Я мать Легенды зимы. — Еще один шаг вперед, и свершилось невозможное, Прекрасная, даже не осознавая этого, отступила. Клыки скалила она, и она же и отступала. — Я всегда буду на особом положении, на ступень выше любой другой, даже тебя.
Девушка выдохнула, во взгляде серых глаз я впервые уловила сомнение.
— Ты на самом деле другая. — Она опустила руки. — Ты перестала противиться миру. — В голосе слышалось грустное любопытство. — Он уже запустил в тебя свои отравленные когти. Не страшно?
