Радогор распростер ладонь над рисунком и угли вспыхнули не ярким светом. А его взгляд застыл, устремившись к одной из лодий. Но угли, вспыхнув, погасли. А ветерок, вдруг появившийся из неоткуда, взъерошил пепел и унес его странную картинку. Радогор поднял голову и взгляд его стал снова ясным и осмысленным. Поднялся на ноги, бросил на кострище еще один взгляд, и подошел к княжне.
— Пора спать, Ладушка. Такой тебя люди не узнают.
Покачал головой и вскинул ее на руки.
— Я не могу сегодня, Радо. — Прошептала она, пряча от него лицо. — Стыдно мне. Матушки нет, а я плоть тешить…
И всхлипнула.
— Ты только не сердись на меня, Радо.
— Ладушка, да разве я тебя затем на руки взял?
Долго возилась и ворочалась, так, чтобы не волновать лишний раз его горячее тело неосторожным прикосновением. Но как бы не укладывалась, оно все равно было всюду. Или она оказывалась так, где ее и быть бы не должно. И руки сами тянулись к нему. А губы почему — то всякий раз находили его лицо.
— Спи, Лада, спи… Рано подниму. Подгадать надо так, чтобы в воротах народа было как можно больше.
— Я сплю, Радо. — Послушно соглашалась она.
И заползала под его ладони нестерпимо греховными местами. И снова возилась и ворочалась, попрекая себя бесстыдством. А ну, как матушка ее видит?
— Не надо нам идти в город, Радо. — Снова жарко, так, что сердце заколотилось в груди неистово и часто. — Убьют нас там!
— Спи, Ладушка. Не убьют. Я видел.
— А вдруг ты чего то не разглядел и убьют? — Всхлипнула с надрывом и принялась сдирать с себя одежду. И я тебя больше не увижу. Не обниму, не поцелую. И не увижу никогда, и рук этих сильных никогда не почувствую своим телом. Матушка родная, прости ради всех богов свою бесстыдную дочь! Он, Радогор, последнее, что осталось у нее в этой жизни.
— Ладушка!
— Молчи, молчи, Радо! — Ладошкой закрыла ему рот. — Я сама за все отвечу. И не говори. Чтобы не слышал ни кто. Пусть на мне одной будет этот грех. А тебя даже не коснется. Радо мой, Радо!
Так и уснула, повторяя припухшими губами его имя.
А он еще долго не мог уснуть. Лежал, подперев голову ладонью. И не сводил глаз с ее испуганного лица, поглаживая ее своей ладонь, как малое дитя и словно стараясь укрыть от всех, свалившихся на нее, бед. А она всхлипывала, терла кулачками глаза. Вытирая даже во сне бегущие слезы и жалась к нему в испуге, а он еще крепче сжимал ее в своих руках.
Проснулась сама, на рассвете. С подпухшими от слез глазами, но спокойная и уверенная в себе.
— Ты, как всегда прав, Радо. Горе уходит, остается печаль. — Проговорила она, глядя в сторону, натягивая на себя свою нелепую одежду. — Но с этим можно жить. А, кроме того, у меня есть ты. А это много больше того, что бы меня ждало в княжеском тереме. Нам не следует бежать. Я хочу посмотреть в лицо убийцам моих родителей.
Едва отворились городские ворота и место у них заняла дневная стража, как над воротной башне подлетел огромный в руку высотой аспидно — черный, ворон. Покружил недолго и гордо заявил о своем появлении.
— Крак — к!
И почти одновременно с этим из леса на дорогу к городу вышел молодой и, не по возрасту крепкий, парень, одетый в кожаный, порезанный на ленты, подкольчужник. Подкольчужник туго перепоясывал широкий, двойной кожи, поясной ремень с боевым ножом. И с луком в левой руке. За плечом у парня не по здешнему торчала рукоять меча с рукоятью в виде головы диковинного зверя, в глазах которого сверкали два огромных самоцвета. Еще один нож дразнил рукоятью из — за голенища сапога. И целая связка ножей, широких и коротких на ремешке свисала с его шеи на грудь этого парня.
Рядом с парнем, косолапя и загребая дорожную пыль передними лапами, важно, храня величавое достоинство вышагивал молодой, полный сил, бэр. Бурая шерсть его лоснилась и сверкала в лучах утреннего солнца от сытости и избытка сил.
На спине бэра, перекинув ноги на одну сторону лицом к парню сидела девушка с горделиво вздернутым подбородком. Правда, если бы не длинные, распущенные по плечам, волосы, определить, что это девушка было бы невозможно, поскольку весь ее наряд состоял из мужской изорванной рубахи и таких же изорванных портов. К тому же девушка была босой.
Не спеша приблизились к воротам и девушка подняла на стражников синие. Небесной чистоты, глаза.
— Или не признали, вои? — Тихо, но властно спросила она. А бэр, на спине которого она сидела рассерженно заворчал. Вытянув морду вперед и царапнув землю когтистой лапой.
Народ, что был в это время перед воротами и за ними, замер. А потом над головой прошелестел чей — то испуганный женский возглас.
— Княжна! Владислава!
— Живая!
Один из стражников незаметно попятился, смешался с толпой и исчез в улице.
Влада скатилась со спины бэра, встала. Опираясь на его спину и с достоинством поклонилась.
— Мир вам, люди добрые! Живая я, живая. Запродал меня воевода Свищ в неволю северным ярлам, когда батюшку моего вашего князя убили. Да нашли люди, вызволили меня. Вот я и иду много дней в отчину босая и в тряпье с чужого плеча.
Скосила глаза на Радогора, де, так ли я говорю. И закончила.
— А это спаситель мой, последний из воинов рода Бэра. Радогор имя этого витязя. И бэр, который нес меня на своей спине всю дорогу чуть живую.
Не говорить же людям, что не на бэрьей спине, на руках этого самого витязя ехала.
Ворон с кровли вновь подал голос. Радогор поднял на него взгляд и кивнул головой. Толпа ахнула, сжалась и медленно, с неохотой расступилась. Сквозь толпу широким шагом к ним шел богато одетый воин, с мечом на поясе, щедро украшенным золотом и самоцветными каменьями. Был он не старше, а может и моложе Смура, дороден и осанист. Лицо украшала густая, ухоженная борода. И можно было бы его назвать привлекательным. Но все портил острй и длинный. Напоминающий крысиный, нос и крохотные бегающие глазки.
— Свищ. — Тихо шепнула Радогору княжна.
— Вижу. Догадался. Свищ, он и есть свищ, как бы не обрядился. — Спокойно, не сдерживая голоса, ответил Радогор. глядя на приближающего воеводу льдистыми серыми глазами.
— Не слушайте ее люди! Самозванка она. Княжна Владислава в воде утонула, когда с лодии прыгнула, чтобы от того ярла убежать. — Шепелявя закричал он в толпу. — Княжна пригожа и осаниста. А эта? Девка непотребная и власы, как у ведьмы…
— Здравствуй, братец Свищ. — лучезарно, с трудом сдерживая ярость, улыбнулась она. — Али не рад ты мне?
— Вязать их и в поруб! — Голос воеводы сорвался в визг. — А зверя на цепь. По праздникам гостей будет веселить.
