- Тебе обязательно его убивать? - спросил Углов.
- Если эта тварь останется живой, обязательно покалечит кого-нибудь. Ночью разобьет клетку и уйдет.
- Они мстительны?
Высокий на секунду задумался:
- Никогда о таком не слышал.
- Отпустите ее.
- Их ловят, чтобы есть.
- Ты тут главный?
- На данный момент - да.
- Тогда прикажи, чтобы Руслана и птицу оставили в покое.
- Нет.
- Значит, так и будете тут стоять. Мальчик не позволит, обижать эту тварь.
Понимаешь?
- Нет.
- И я не понимаю, - продолжал убеждать Сергей. - Парень за три километра отсюда почувствовал, что ей грозит опасность, и побежал на выручку. Мы его догнать не могли. Я тебе еще скажу: этот человек не такой как все. Если он что-то делает, значит, так и надо. Поверь. Чем хочешь, поклянусь.
- Ты сам-то кто?
- Никто! - заорал Сергей, наливаясь дурной кровью. - Прикажи, чтобы люди отошли!
Илье показалось, что Сергей вот-вот сорвется в истерику. Наверное, также подумал местный начальник. А еще, что им в этот раз прислали команду городских сумасшедших. Он даже отступил от Сергея на всякий случай. Но Угловский напор возымел действие.
- Всем отойти от клетки! Иваныч, Станислав, Виктор, Курт - ко мне!
Староста коротко с ними перемолвился. Те заворчали, но дисциплина, похоже, была в поселке не на последним месте - разошлись в разные стороны и начали отводит и оттеснять людей.
Толпа расположилась волнистым полукругом. Илья и Сергей остались в центре. Люди приготовились наблюдать. Но даже сейчас, на пике напряжения, в них превалировала настороженность, а не агрессия.
Руслан, наконец, зашевелился, открыл глаза, посмотрел по сторонам. Из-за спины выдвинулся клюв птицы, круглый красноватый глаз уставился на людей. Руслик поднял руку, положил на страшный клюв и прижал его к плечу. Ни дать, ни взять - кошку пригрел. По толпе пробежал шорох. А Руслик, отлепившись от решетчатой двери, развернулся, сбросил щеколду и шагнул в клетку. Староста дернулся, было, остановить, но Сергей ухватил его за рубаху.
- Сожрет, - тихо, почти шепотом, сообщил абориген Углову. - Я такое однажды видел.
- Тебя, может, и сожрет…
Птица действительно напоминала страуса. Массивнее пятипалые ноги несли бочкообразное тело. По хребту тянулся волосяной ершик. А перьев и в помине не было. Бока покрывали блестящие, кое где потрескавшиеся, чешуйки. Некоторые были ободраны. Из ран ручейками стекает кровь. И полное отсутствие крыльев! Даже рудиментов. Даже намека на суставы не было.
Как только Руслик оказался в клетке, птица попятилась. Илье показалось, она готовится напасть, отступает для разбега. Однако, сделав несколько шагов, она опустилась на колени. Руслан подошел, обнял длинную морщинистую, покрытую мелкими чешуйками шею. Уродец гастрономического назначения вдруг затрясся и прильнул к нему всем телом.
Она плакала?! Или что? Хохотала?
У Ильи у самого потекли слезы. Смотрят? Пусть смотрят!
Он сполз на землю. Видно конечно хуже, но и отсюда можно наблюдать. Руслан гладил птицу по бескрылым плечам, гладил шею, некрасивую голову. Но птица вдруг дернулась у него в руках, сделала выпад в сторону прутьев клетки, потом успокоилась, осела и, кажется, задремала.
Когда грозная тварь утихомирилась, Руслик обернулся. Илья впервые увидел на его лице слезы.
Они понуро стояли вокруг клетки, а Руслик сидя за решетчатой дверью - так и не согласился выйти - объяснял:
- Это - бань-ши. Она друг…
- Они убивают людей, - перебил староста.
- Только когда защищаются. А защищаться начинают, если почувствуют… я не знаю, как сказать. Зло… Когда им угрожают. Когда им хотят сделать больно.
- Они нападают первыми. Не всегда, правда.
- Они - Руслик задумался. Илья в который раз отметил, как мал его словарный запас. И ведь удавалось общаться. Не просто общаться - понимать друг друга.
Сейчас мальчику было тяжело как никогда. Он старался донести нечто, чему не было определений в человеческом /?!/ языке. Илья решился помочь.
- Руслан, - окликнул он, поднимаясь со своего места, - Скажи, бань-ши умеет читать мысли?
- Нет… Да, и мысли тоже.
- Они чувствуют агрессию?
- Беду.
- Это, когда им угрожают?
- Они - смотрят вдаль. И предупреждают.
Илья ничего не понял, но продолжал в надежде, что все как-нибудь прояснится:
- Они чувствуют чужую беду?
- Да. И предупреждают криком.
- Я не понимаю.
- Их крик слышен не только здесь, но и ТАМ…
- Что он говорит? Ты понял? - вцепился в Илью Сергей.
- Я, конечно, могу ошибиться, но получается: эта страхолюдина чувствует беду, и по возможности предупреждает. Так, Руслан?
- Да.
- Но… нет. Не может быть! Она разумна? - староста подошел вплотную к клетке.
- Да.
- Якорь в корень! - всплеснул руками АФ. - А ее - в суп!
- Кто ж знал! - вскинулся староста. - Точно, ведь - было! Когда восьмой отряд попал в заваруху, страус прибежал и давай орать у самой деревни. А мы его… -???
- Так, кто ж знал!
За спиной Ильи послышались всхлипывания. На травке, подогнув ноги, сидела молодая женщина. Одета как все - в рубашку из папира. Лицо обычное, в толпе не заметишь, и плачет по-бабьи, навзрыд. Так жалостно, что за ней потянули остальные.
- Геть! Сопли распустили, - прикрикнул на них староста. Но куда ему было остановить шквал женских слез.
- Чего же теперь с ней делать? От, мать твою! Выпустишь, а вдруг она на ладей кидаться начнет? Поди, натерпелась. Не выпустишь, бабы не хуже страусов заклюют.
Слыш, мужик, - обернулся он к Сергею. - Спроси у своего дружка.
Руслик сидел возле птицы и поглаживал ее избитые бока:
- Я все слышал. Она тоже. Она никого не тронет. Только ей далеко не уйти, сильно избита. Мы останемся в клетке. Так ей будет спокойнее. Завтра или послезавтра она уйдет.
- Ты с ней там останешься?
- Она напугана.
- А и оставайся. Мы тебе туда еды принесем, постель…
- Нам достаточно воды и орехов.
Мальчик отвернулся, ушел в себя. Не подойдешь, не тряхнешь: Руслик, объясни. Не объяснит. Не хочет? Не может? Или - дебил? Дуракам - счастье. Он слышит голоса сельвы и животных, но не слышит, или не понимает человеческих… с ним столько пройдено… Нет! Не дебил!
Опять цветные круги перед глазами. Или на воде? Вынырнет сейчас змеерыб, хватит зубками за белу ручку… Уже хватает, тащит и трясет. Чего тебе, змеерыб? Хочешь кушать?
А я хочу домой!
Хочу выбраться. Или оно - наказание после смерти, и меня давным-давно размазал по стене пьяный грузовик? Просто древние представляли себе это место в виде физической муки, а просвещенная эпоха уродила (уродина уродила) иной Ад.
