За ними было устрашающе обширное помещение — величественное, пышное, грандиозное. Достойное быть тронным залом самого могущественного человека в Стирии. Но Шенкт стоял в залах и побольше, и перед людьми помогущественнее, так что он не испытал благоговения. Тонкая красная ковровая дорожка протянулась вдоль мозаичного пола с белой линией на дальнем конце. За ней был воздвигнут высокий помост, дюжина мужчин в полных латных доспехах несла перед ним стражу. На помосте было золочёное кресло. В кресле был великий герцог Орсо Талинский. Он весь был одет в чёрное, но ещё чернее был его угрюмый вид.
Странная и зловещая группа людей, числом под шестьдесят или даже больше, всех рас, форм и размеров, расположившись широкой дугой преклоняла колени перед Орсо и его свитой. Он узнал некоторых из них по внешности. Убийцы. Матёрые душегубы. Охотники на людей. Представители его профессии — если согласиться, что белильщик стен представляет ту же профессию, что и мастер живописец.
Он двинулся к помосту, без неуместной спешки, не глядя ни влево ни вправо. Он прошёл сквозь полукруг разносортных убийц и остановился точно на линии. Он наблюдал, как генрал Ганмарк шагает мимо охраны, поднимается к трону и наклоняется шепнуть на ухо Орсо, пока камергер принимает неодобрительную позу подле другого его локтя.
Великий герцог устремил на Шенкта долгий взгляд и Шенкт уставился в ответ, в это время весь зал окутала та угнетающая тишина, которую могут создать только пространства огромных помещений. — Итак, это он. Почему он не на коленях?
— По видимому, он не преклоняется, — произнёс Ганмарк.
— Всяк иной преклоняется. Ты что, какой-то особенный?
— Нет, — ответил Шенкт.
— Но ты не встаёшь на колени.
— Раньше вставал. Давным давно. Больше нет.
Орсо сузил зрачки. — А что если кто-то попытается тебя заставить?
— Кое-кто пытался.
— И?
— Я не преклоняюсь.
— Тогда стой. Мой сын погиб.
— Скорблю вместе с вами.
— В твоём голосе не слышно скорби.
— Это был не мой сын.
Камергер чуть не подавился своим языком, но впалые глаза Орсо нисколько не сдвинулись. — Ты, я вижу, любишь говорить правду. Прямые слова дорогого стоят могущественным людям. Твои рекомендации безукоризненны.
Шенкт ничего не сказал.
— То дело, в Кельне. Я так понимаю, это твоя работа. Вся, целиком, ведь ты работаешь в одиночку. Говорят, те предметы, что нашли, с трудом можно было назвать трупами.
Шенкт ничего не сказал.
— Ты не подтверждаешь.
Шенкт посмотрел в лицо герцогу Орсо и ничего не сказал.
— Хотя и не отрицаешь.
Опять ничего.
— Мне нравятся люди с ртом на замке. Человек, который мало говорит друзьям, скажет врагам меньше чем ничего.
Молчание.
— Моего мальчика убили. Выбросили как мусор из окна публичного дома. Также убили многих его друзей и приближённых, моих граждан. Мой зять, сам его Величество король Союза, едва-едва успел выбраться живым из горящего дома. Соториус-полутруп, пригласивший их канцлер Сипани, позаламывал руки и объявил мне, что ничего не может сделать. Меня предали. У меня отняли ребёнка. Меня… опозорили. Меня! — прокричал он внезапно, заставляя зазвенеть свои покои и вздрогнуть каждого человека в них.
Каждого, кроме Шенкта. — Стало быть, месть.
— Месть! — Орсо стукнул кулаком по подлокотнику кресла. — Скорая и ужасная.
— Скорую обещать не могу. Ужасную — да.
— Тогда пусть она будет медленной, беспощадной и неотвратимой.
— Может возникнуть необходимость нанесения разного рода ущерба вашим подданным и их благосостоянию.
— Всё что потребуется. Принеси мне их головы. Каждого мужчины, женщины и ребёнка в этом учавствовавшего, до мельчайшей степени вины. Всё, что нужно. Принеси их головы.
— Стало быть, их головы.
— Что ты за них попросишь?
— Ничего.
— Даже не…
— Если я выполню работу, вы заплатите мне сто тысяч серебренников за голову главаря шайки, и двадцать тысяч за каждого участника, всего в пределах четверти миллиона. Вот моя цена.
— Чрезвычайно высокая! — пискнул камергер. — Что вы будете делать с такими деньгами?
— Буду пересчитывать их и смеяться, думая о том, как здорово, что богатому не нужно отвечать на идиотские вопросы. Вы не найдёте заказчика, недовольного моей работой. — Шенкт медленно перевёл взгляд на полукруг отребья за своей спиной. — Как вам будет угодно, можете заплатить и поменьше — людям помельче.
— Так и будет, — произнёс Орсо. — Если один из них первым найдёт убийц.
— Я бы не принял других условий, ваша светлость.
— Хорошо, — прорычал герцог. — Тогда ступай. Все вы, идите! Принесите… мне… месть!
— Все свободны! — проскрежетал камергер. Послышался стук, лязг и грохот, когда наёмные убийцы поднимались, чтобы покнуть великий чертог. Шенкт повернулся и направился громадным дверям навстречу, без неуместной спешки, не смотря ни вправо ни влево.
Один из убийц перекрыл ему путь, темнокожий, среднего роста, но широкий как дверь, пластины упругих мышц виднелись сквозь прореху в яркой цветной рубашке. Он свернул тонкие губы. — Ты Шенкт? Я ожидал большего.
— Помолись тому богу, в которого веришь, чтобы никогда не увидеть большего.
— Я не молюсь.
Шенкт наклонился ближе и шепнул тому на ухо. — Советую начать.
Будучи по всем стандартам просторной комнатой, кабинет генерала Ганмарка казался беспорядочно завален. Бюст Иувина, больше натуральной величины, озлобленно хмурился над камином, его каменная плешь отражалась в великолепном зеркале цветного виссеринского стекла. Две монументальных вазы возвышались по обе стороны стола, почти доставая до плеч. Стены покрывали холсты в золочёных рамах, два из них воистину огромных размеров. Прекрасная живопись. Слишком прекрасная, чтобы жаться в тесноте.
— Очень впечатляющая коллекция, — произнёс Шенкт.
— Вот эта — работа Кольере. Её бы сожгли в том поместье, где я её нашёл. Те две — Насурин, это — кисти Орхуса. — Ганмарк указывал на них рублеными взмахами указательного пальца. — Его ранний период, но всё-таки. Эти вазы изготовили для дани императору Гуркхула, много сотен лет назад, и каким-то образом они добрались до усадьбы богача в пригороде Каприла.
— А оттуда сюда.
— Стараюсь спасти что в моих силах, — ответил Ганмарк. — Может статься, когда пройдут Кровавые Годы, у Стирии останется хоть несколько сокровищ, достойных того, что их сберегли.
— В смысле останется у вас.
— Лучше их возьму я, чем огонь. Начался сезон военных действий и я утром отбываю в Виссерин, командовать осадой города. Грабежи, стычки, пожары. Удары и контрудары. Естественно, глад и мор. Разумеется убитые и искалеченные. И всё с неотвратимой случайностью небесной кары. Всеобщей. Ни за что ни про что. Война, Шенкт, война. И подумать только, раньше я мечтал быть порядочным человеком. Творить добро.
