Но поздно. Леди ЛеГион на мгновение задумалась.
— Да, — наконец сказала она. — Да, полагаю, что большинство видов производят извержение образом, о котором ты упомянула, по крайней мере, в зоне умеренного климата, но некоторые из здешних…
— Я хочу сказать, что да, они делают шоколад, — сказала Сьюзен.
Тщеславие, тщеславие, думал Лю-Цзы, пока молочный фургон катил по затихшему городу. Ронни, положим, бог, а люди такого типа не любят скрываться. Не совсем скрываться. Им нравится оставлять маленькие улики, некие изумрудные таблички, клинопись в могиле под пустыней — подсказки умному исследователю: я был здесь, и я был велик.
Чего могли бояться первые люди? Ночи, может быть. Холода. Медведей. Зимы. Звезд. Бесконечных небес. Пауков. Змей. Друг друга. Люди боялись очень многого.
Он залез в свой мешок и, вытащив из него потертый «Путь», наугад открыл его.
«Коан 97: «Паступай с другими так как хочеш штобы паступали с тобой». Хмм. Не поможет. Кроме того, он был не совсем уверен, что все точно записал, хотя это правило, безусловно, срабатывает. Он никогда не трогал морских млекопитающих, и они платили ему тем же.
— Что это за книжка, монах? — спросил Ронни.
— Это просто… маленькая книжка, — сказал Лю-Цзы. Он огляделся.
Фургон только что миновал бюро похоронных принадлежностей. Его хозяин приобрел большую стеклянную витрину, хотя профессиональному владельцу такого бюро, по сути, нечего продавать из того, что хорошо в ней смотрится; они обычно имеют дело с темными, мрачными драпировками и, возможно, с изящными урнами.
Имя Пятого Всадника.
— Ха! — тихо сказал Лю-Цзы.
— Что-то нашел смешное, монах?
— Если поразмыслить, это очевидно, — сказал Лю-Цзы, скорее самому себе, нежели Ронни. Он развернулся на своем сиденье и протянул ему руку.
— Приятно познакомиться, — сказал он. — Хочешь, я угадаю, как тебя зовут?
И он назвал его имя.
Сьюзен проявила нетипичную для нее неточность. Назвать Винрича и Бутчера «производителями шоколада», все равно, что назвать Леонардо Квирмского «неплохим художником, который на скорую руку мастерит поделки», или Смерть «не тем парнем, которого хотел бы встречать каждый день». Это было верно, но не совсем.
Во-первых, они не производили, они творили. И это существенная разница.[17] А пока их элитный магазин продавал результаты, они не делали глупостей, заполняя ими витрины. Это было бы немного… ну, чересчур. Обычно, В&Б драпировали ее шелком и бархатом, ставили маленькую подставку с может быть одним из своих особых сортов пралине или не более чем тремя прославленными сортами глазированной карамели. Ценников не было. Если вы спрашивали о цене сладостей В&Б, вы не могли их себе позволить. А если вы попробовали одну, но все равно не могли себе их позволить, вы начинали откладывать, экономить, грабить и продавать своих престарелых родителей, только чтобы еще раз набить рот сладостями, в которые влюбился ваш язык, и которые превратили вашу душу во взбитые сливки.
Перед магазином была предусмотрительно прорыта канава для тех, кто не сможет контролировать процесс слюноотделения.
Винрич и Бутчер на самом деле были иностранцами, и как считала Гильдия Кондитеров Анк-Морпорка, не понимали специфичности городских вкусовых рецепторов.
По словам Гильдии, люди в Анк-Морпорке были энергичными и неглупыми, и им вовсе не хотелось чтобы шоколад набивали какао ликером, и уж точно они не были похожи на изнеженных и манерных аристократов, которые желали видеть во всех сладостях взбитые сливки. На самом деле они предпочитали шоколад сделанный в основном из молока, сахара, жира, копыт, губ, разнообразных экстрактов, крысиного помета, штукатурки, мух, смазки, древесных щепок, волос, льна, пауков и перемолотой кожуры какао бобов. Это значило, что по продовольственным нормам основных шоколадных производителей, таких как Борогравия и Квирм, анк-морпоркский шоколад был формально классифицирован как «рвотная масса» и избежал наименования «кафельный клей» исключительно благодаря тому, что был не того цвета.
Сьюзен раз в месяц покупала самую дешевую их коробочку. И могла легко остановиться на половине этой коробки, если хотела.
— Тебе не нужно заходить, — сказала она, открывая дверь в магазин.
Вдоль прилавка выстроились застывшие посетители.
— Пожалуйста, зови меня Мира.
— Не думаю, что мне…
— Пожалуйста, — кротко попросила Леди ЛеГион. — Имя — это важно.
Внезапно Сьюзен. вопреки всему, ощутила прилив сострадания к этому существу.
— Ох, ну хорошо. Мира, тебе не нужно входить.
— Я смогу выдержать.
— Но я думала, шоколад слишком сильное искушение для тебя, — сказала Сьюзен, не на секунду не усомнившись в самой себе.
— Да.
Они посмотрели на полки позади прилавка.
— Мира… Мира, — сказала Сьюзен, и озвучила некоторые из своих мыслей. — Это от эфебского слова «myrios», что значит «неисчислимый». А ЛеГион — каламбур от «легион»… О, боги.
— Мы думали, что имя должно выражать суть, — сказала ее светлость. — Спасение в числе. Прости.
— Ну, вот их основной ассортимент, — сказала Сьюзен, обводя рукой вокруг. — Давай поищем в задних комнатах… Ты в порядке?
— Нормально… все хорошо, — пробормотала Леди ЛеГион, покачиваясь.
— Ты ведь не собираешься обожраться, так?
— Мы… я… слышала о слабости. Тело жаждет шоколада, а разум сопротивляется. По крайней мере, так я говорю себе. И это правда! Разум может победить тело! Или для чего он тогда нужен?
— Мне тоже всегда было это интересно, — сказала Сьюзен, толкая другую дверь. — А. Волшебная пещера…
— Волшебная? Они здесь колдуют?
— Почти что.
Когда Леди ЛеГион увидела столы, она прислонилась к дверному косяку чтобы не упасть.
— Ох, — сказала она. — Уф… я могу определить… сахар, молоко, масло, сливки, ваниль, фундук, миндаль, грецкий орех, изюм, апельсиновую цедру, разнообразные ликеры, цитрусовые пектины, клубнику, малину, эссенцию фиалки, вишни, ананаса, фисташек, мандаринов, лаймов, кофе, какао…
— Здесь ведь нечего бояться, так? — сказала Сьюзен, осматривая мастерскую в поисках вооружения. — Какао, в конце концов, просто горькая ягода.
— Да, но… — Леди ЛеГион сжала кулаки, зажмурилась и стиснула зубы. — Но если сложить это все вместе…
— Спокойно, спокойно…
— Воля победит эмоции, воля победит инстинкты… — нараспев произнесла Ревизор.
— Хорошо, хорошо, а теперь сходи к шкафу с надписью «шоколад», ладно?
