Последовала пауза: вековечный древень усиленно думал.
— А... не... люди?
Травник усмехнулся:
— Обычно они называют меня просто — «человек».
Дерево опять умолкло.
— Я... слыхал... о тебе, — произнесло оно наконец с некоторой, как показалось травнику, задумчивостью.
— Да неужто? — то ли в шутку, то ль всерьёз изумился Жуга. — Каким образом?
— Я... могу заглядывать... в ваш мир.
— И много ты там видишь?
Дерево помедлило.
— Достаточно.
Травник встал и размял затёкшие ноги.
— Может быть, ты чего-то хочешь? Что я должен сделать, чтобы ты мне помог? Принести тебе в жертву глаз? Проткнуть себя копьём и провисеть на тебе семь дней?
Словно в ответ, налетел ветер, тронул крону дерева, рыжим хвостом взметнул волосы травника. Небо посерело. Ещё минута — и по земле зашлёпали первые капли дождя, сбивая в катышки сухие серые песчинки. Дерево и человек смотрели друг на друга.
— Я могу пойти на уступки. Хотя это... не в моих свойствах.
Шли минуты. Травник снова начал колебаться — не уйти ли, но любопытство взяло верх.
— Там мои друзья, дерево, — с нажимом сказал он. — И мои враги. И ученики. Я нужен им. Может статься, если я просижу тут ещё немного, случится беда. Что ты видишь там, дерево? Ты можешь мне сказать?
— Хуумм... задумался древень почти сразу. — Однако... Я не ведаю, кого ты именуешь другом, кого — врагом. Человеки труднопонимаемы... В числе твоих учеников... могут быть враги?
Вопрос застал травника врасплох, и Жуга серьёзно озадачился.
— Теперь, когда ты сказал, — признал он, — я полагаю это возможным. Яд и пламя! Даже более — теперь я думаю, что среди моих врагов у меня могут появиться ученики! Однако хватит. Давай к делу, древень. Что ты там видишь? Мои друзья в опасности?
— И истинно, и ложно. Женщина является твоей другом?
— Подругой... — рассеянно поправил его травник, но тут же спохватился: — Постой, постой... Какая женщина?
— Обе, — туманно отозвался древень.
— Что? — Травник вскинулся и бегом вернулся на вершину холма. — Что значит «обе»? Яд и пламя... — Он схватил волосы в горсть и заоглядывался. — Нет, я больше так не могу... Пусть всё идёт к чертям, мне надо быть там, слышишь? Ты же должен понимать, как это важно для меня!
— Я не лазутчик и не вор. Что ты за страж, если не можешь отличить? Что ты там говорил об уступках?
— Хуум. Я...
— Я согласен! Открой мне границу.
— Кричательный и бестолковый, — вслух посетовало дерево, — как и все человеки. Даже не выслушал. Хумм... Ты по-всякому решил уйти?
Травник не ответил — он уже вовсю хлопал себя по карманам, проверяя имущество.
— Так... — бормотал он. — Меч... чёрт с ним, подыщу себе другой. Еды не надо... травы... да тоже леший с ними, с травами... Что? — Он обернулся.
— Я вижу, мне тебя не убедить. Будь так! Хуумм... Ты выбрал цену. Я открою Дверь. И даже... снаряжу тебя в дорогу.
— И на том спасибо, — бормотнул Жуга.
— Возьми моей коры... она не так тверда и каменнообразна, как на башнях. Ты охоч до трав и сможешь... распознать её достоинства.
Жуга кивнул, извлёк нож и подступил к стволу. Приставил лезвие.
— Где резать? — вопросил он.
— Здесь и режь.
Кусок коры размером с две ладони перекочевал за пазуху к травнику. Было видно, как в месте надреза заструился тягучий млечный сок, своею густотой подобный мёду.
— Благодарю тебя, — с чувством сказал Жуга. Кора под рубахой легонько царапала кожу. — А теперь...
— Погоди... ещё не всё, — остановило его дерево.
В ветвях послышался негромкий треск. Жуга попятился, боясь, что сверху его стукнет чем-нибудь тяжёлым, но опасения его оказались напрасны: оказалось, это боковая ветвь, которая легко и гибко опустилась вниз. Зависла. Замерла. Один отросток отделился. Через миг к подножию дерева со стуком повалился шест, точней, жердина — тонкая, прямая и вполне пригодная, чтобы служить посохом.
Ветка поднялась обратно.
— Дорожный посох, — молвил древень, — вырезают из дерева, из клёна, ясеня или дуба. Не должно страшиться такое изделие ни трав хмельных, ни каменьев грубых, ни собачьего лая, ни крапивы в овраге, ни взглядов шумливых, ни суши, ни влаги, ни дверей молчаливых. Бери мой палец. Ты сражаешься и бегаешь, но иногда бываешь хром... я видел. Тебе, словно молодому саженцу, порой потребен колышек для опоры.
Некоторое время Жуга молча смотрел на неожиданный подарок, затем наклонился, подобрал его и, отступив, поднял взгляд.
— Чем отплатить тебе?
— Обещай... не обдирать с него коры. И так я дал тебе... достаточно.
Травник постоял в нерешительности, перекладывая новый посох из руки в руку, примериваясь к нему так и этак, затем потянул через голову ремень, на котором висела фляга с вином.
— Спасибо тебе, ясень, — сказал он.
— Не стоит... благодарности.
— Наверно, я был несправедлив к тебе. Прости. Я очень спешу. Это правда. Я не могу подарить взамен ничего, что тебе сгодится, разве только это. Э-э-э... — Он поискал глазами. — Чем ты пьёшь?
— Хуумм-ху-хум! — заусмехалось дерево. — И ты зовёшься травником! Пище и воде... рот мой... в моих корнях.
Жуга хлопнул себя по лбу, закивал и опрокинул сосуд. Багряная струя винтом ушла в сырую землю и впиталась без остатка.
Дождь тем временем усилился, густая крона дерева от капель более не спасала; рубаха и рыжая волосня травника были мокры.
— Всё. — Жуга вытряс из фляжки последние капли, заткнул её пробкой, повесил обратно на плечо и встал. Прошёлся пятернёй по волосам. — Пора.
Он сжал пальцы в кулак и вытянул руки перед собой. Прикрыл глаза и зашептал слова заклятий. На сей раз никаких препятствий не было, волшба далась на удивление легко, и травник неожиданно понял: стены! Ну конечно! Стены замка, Белые Валы — вот что мешало ему колдовать, вот что перехватывало и гасило всякий наговор. Замок впитывал волшбу, как греческая губка, всё терялось, тратилось и обращалось в первородный хаос, застывало в искривлённых стенах, в гнутой утвари, в лопнувших оконных сотах, в вызванных тварях...
Теперь ничего этого не было. Текучее зеленоватое сияние облекло холодной призрачной перчаткой одну его ладонь, другую, потянулось вверх до локтя и плеча. Со стороны могло показаться, что рыжий ведун зажал в руке клубок из молний — те шипели, извивались и пускали искры. Воздух перед ним дрожал. А небо тем временем потемнело ещё сильнее, и можно было лишь гадать, что этому причиной — наговоры травника, погодная волшба старого дерева или просто гроза. Дождь уж не накрапывал, но шёл вовсю, с минуты на минуту угрожая превратиться в настоящий ливень. Ещё мгновение — и грянул гром.
