Крепыш и Маллин были готовы уйти, но Торн, вскинув руки, остановил их.
- Какого чёрта тебе от нас надо?
- Честно говоря, я была бы не против увидеть вас троих зарезанными и повешенными на люстре, на ваших внутренностях, но я думаю, это испортит эти прекрасные ковры, которым я сейчас являюсь владелицей.
- Ты не можешь так просто вышвырнуть нас. Что мы будем делать? Куда пойдём?
- Я слышала, ад прекрасен в это время года.
- Пожалуйста – пожалуйста, - произнёс Торн, его дыхание участилось.
Она засунула руки в карманы и осмотрела комнату.
- Я полагаю… - она издала задумчивый звук. – Я полагаю, я могу продать вам этот дом, земли и Гильдию.
- Ты сука, - огрызнулся Торн, но Крепыш выступил вперёд.
- За сколько? - спросил он
- Во сколько была оценена собственность и Гильдия, Заведующий?
Заведующий выглядел как человек, которого ведут к виселице, когда снова достал папку и нашёл сумму. Астрономическую, заоблачную, невозможную для того, чтобы её уплатили эти трое.
Крепыш провёл рукой по волосам. Лицо Торна приобрело впечатляющий фиолетовый оттенок.
- Я так понимаю, у вас нет столько, - сказала Аэлина. - Как жаль. Я собиралась предложить вам купить всё это по номинальной цене – без надбавок.
Она хотела повернуться, но Крепыш сказал:
- Подожди. Что если мы заплатим все вместе – мы трое и остальные. И мы будем владеть домом и Гильдией. Она остановилась.
- Деньги есть деньги. Мне плевать, где вы их достанете, если заплатите мне.
Она повернула голову к Заведующему.
- Вы можете составить соответствующие документы сегодня? Если конечно, они принесут деньги.
- Это сумасшествие, - пробормотал Торн Крепышу.
Крепыш покачал головой.
- Тихо, Торн. Просто – помолчи.
- Я… - сказал Заведующий, - Я – я могу подготовить их за три часа. Вам хватит этого времени, чтобы подтвердить наличие достаточной суммы?
Крепыш кивнул.
- Мы найдём других и скажем им.
Она улыбнулась Заведующему и трём мужчинам.
- Поздравляю с новообретённой свободой, - она снова указала на дверь. - И, так как я являюсь хозяйкой этого дома ещё на три часа… выметайтесь. Найдите своих друзей, соберите деньги и затем посидите на обочине, как мусор, пока Заведующий не вернётся.
Они поступили разумно и послушались, Крепыш схватил Торна за руку, чтобы тот не показал ей неприличный жест. Когда Заведующий Банка ушёл, ассасины поговорили со своими коллегами, и каждый обитатель этого дома покинул его один за другим, даже слуги. Ей было плевать, что подумают об этом соседи.
Вскоре, огромный, прекрасный особняк стал пустым для неё, Эдиона и Рована. Они молча последовали за ней, когда она спустилась на несколько этажей, в темноту, чтобы увидеть своего наставника в последний раз.
Рован не знал, что делать. Ураган ненависти, ярости и жестокости, вот чем она стала. И никто из этих жалких ассасинов не был удивлён – даже не моргнул от её поведения. По бледному лицу Эдиона, он понял, что генерал думал о том же, размышляя о годах, которые она прожила жёстким и злобным существом. Селена Сардотин – вот кем она была, и кем стала сегодня.
Он ненавидел это. Ненавидел, что не мог достучаться до неё, когда она превратилась в Селену. Ненавидел, что огрызался на неё прошлой ночью, запаниковал, когда коснулся её руки. Теперь она полностью отгородилась от него. В той, кем она стала сегодня, не было доброты, радости.
Он последовал за ней в подземелье, где свечи освещали путь до комнаты, в которой лежало тело её наставника. Она всё ещё шла с важным видом, засунув руки в карманы, не заботясь о том, что Рован жил, дышал или вообще существовал. Это не по-настоящему, сказал он себе.
Притворство.
Но она избегала его с прошлой ночи, и сегодня, на самом деле, отстранилась от его руки, когда он осмелился коснуться её. Это было по-настоящему.
Она прошла через открытую дверь в ту же комнату, где когда- то лежал Саэм. Рыжие волосы рассыпались из-под белого шёлка, покрывающего голое тело на столе, и она остановилась перед ним. Затем повернулась к Ровану и Эдиону.
Она посмотрела на них, ожидая. Ожидая, что они –
Эдион выругался.
- Ты подменила завещание, не так ли?
Она подарила ему маленькую, холодную улыбку, её глаза потемнели.
- Ты сказал, что тебе нужны деньги для армии, Эдион. Вот тебе деньги - всё это, каждая монета для Террасена. Это меньшее, что Аробинн должен нам. В ту ночь, когда я дралась в Могилах, мы были там только потому, что я связалась с владельцами днём ранее и сказала им дать Аробинну попытку, насчёт вложений. Он заглотил наживку – не задавая вопросов. Но я хотела быть уверенной, что он быстро вернёт деньги, которые потерял, когда я разрушила Склеп. Чтобы мы получили обратно каждую монету, которую нам задолжали.
Эдион покачал головой.
- Как – как, чёрт возьми, ты сделала это?
Она открыла рот, но Рован тихо произнёс:
- Она влезала в банк - все те разы, когда выскальзывала из дома посреди ночи. И использовала каждый день, чтобы встретиться с Заведующим Банка и получше узнать план хранилища.
Эта женщина, эта его королева… Знакомый ужас забурлил в крови.
- Ты сожгла оригиналы?
Она даже не посмотрела на него.
- Кларисса стала бы очень богатой женщиной, а Торн – Королём Ассасинов. А ты знаешь, что получила бы я? Амулет Оринфа. Это всё, что он мне оставил.
- Вот как ты узнала, что он действительно у него – и где он его хранил, - сказал Рован. - Из завещания.
Она снова пожала плечами, выбрасывая из головы шок и восхищение, которые он не мог стереть со своего лица. Выбрасывая из головы его. Эдион потёр лицо.
- Я даже не знаю, что сказать. Ты должна была сказать мне, чтобы я не вёл себя здесь как остолоп.
- Нужно было, чтобы твоё удивление было неподдельным, даже Лисандра не знала о завещании.
Такой сдержанный ответ - исчерпывающий и суровый. Рован хотел встряхнуть её, потребовать, чтобы она поговорила с ним, посмотрела на него. Но он не был до конца уверен, что сделает, если она не позволит ему быть рядом, если снова отступит на глазах у Эдиона.
Аэлина снова повернулась к телу Аробинна и сдёрнула ткань с его лица, обнажая зубчатую рану поперёк его бледной шеи.
Лисандра раскромсала его.
Лицо Аробинна выражало спокойствие, но судя по крови, которую Рован видел в спальне, мужчина был в сознании, когда захлёбывался собственной кровью.
Аэлина посмотрела на своего бывшего наставника, её лицо было бледным, рот слегка напряжён.
- Я надеюсь, тёмный бог найдёт особое место для тебя, - произнесла она, и мурашки пробежали по спине Рована от мрачной ласки в её голосе. Она протянула руку Эдиону. - Дай мне свой меч.
Эдион обнажил Меч Оринфа и передал ей. Аэлина пристально посмотрела на клинок её предков, взвешивая его в руке.
Когда она подняла голову, в её поразительных глазах была только твёрдая решимость. Королева, требующая справедливости.
Затем она воздела отцовский меч и отрубила Аробинну голову. Та откатилась в сторону с противным глухим стуком, и она зловеще улыбнулась мертвецу.
- На всякий случай, - вот и всё, что она сказала.
Манона избила Астерину в столовой на следующее утро, после ее гневной вспышки относительно шабаша Желтоногих. Никто не осмелился спросить за что.
Три незаблокированных удара.
Астерина только слегка вздрогнула.
Когда Манона закончила, ведьма просто пристально посмотрела на неё, синяя кровь лилась из её сломанного носа. Никакой улыбки. Никакой дикой усмешки.
После этого Астерина ушла.
Остальные из Тринадцати осторожно следили за ними. Веста, сейчас Третья Маноны, выглядела наполовину готовой побежать вслед за Астериной, но Соррель слегка покачала головой, и красноволосая ведьма осталась сидеть на месте.
Манона была в смятении весь оставшийся день.
Она сказала Соррель молчать о Желтоногих, но задалась вопросом, должна ли она сказать Астерине делать тоже самое.
Она колебалась, размышляя об этом.
Ты позволяешь им делать это.
Слова прокручивались в голове Маноны снова и снова, наряду с той небольшой нравоучительной речью, которую Элида произнесла накануне ночью. Надежда. Какая бессмыслица.
Слова все ещё крутились в голове, когда Манона проследовала в зал заседаний совета герцога на двадцать минут позже, чем требовал его вызов.
- Тебя нравится оскорблять меня своим опозданием, или ты неспособна правильно определить время? - спросил герцог со своего места.
Вернон и Кальтэна сидели за столом, Вернон шаблонно ухмыляясь, последняя безучастно смотрела перед собой. Никаких признаков сумеречного огня.
