Марк Даниэль Лахлан - Темный лорд. Заклятье волка

Он призвал другой символ, желая подчинить его. После того, как он принес необходимую жертву, управлять магиче­скими знаками было удивительно легко. И слово «символ» не отражало их сути. Для северян они были не просто начер­танными буквами. Может, они и впрямь демоны, принявшие такое странное обличие?

Одал — еще одно слово на языке северян. Может быть, руны хотят сказать ему что-то? Он вытянул руку, как буд­то желая коснуться знака, использовать его, как использо­вал когда-то, чтобы защищать родных и друзей, чтобы при­вести Стилиану во дворец и заставить богатое семейство удочерить ее, чтобы скрыть от других свою любовь к ста­рым верованиям и приверженности к магии. Руна как буд­то избегала его.

Наконец ему удалось унять кровотечение из носа. Над го­родом разносились крики, стоны боли. В городе умирали. Он не понимал, что убивает людей. Он проводил обряд, посвя­щенный богине, смешивал кровь мертвеца с миртом и лав­ром, наносил эту смесь на глаза. Он произносил слова, обра­щенные к богине:

Руны в его сознании стенали и бились, но не давали отве­та; видение, способное объяснить происходящее, не прихо­дило. Может, это конец света? Может, Геката одержала побе­ду над царством света?

Начальник священных покоев призвал еще один символ, тот, что полыхал, словно факел. Теперь он едва светился, как будто затянутый туманом или же черной моросью, которая не прекращалась с того дня, когда появилась комета. Карас постарался сосредоточиться, заставить символ засиять яр­че, однако он знал, что этим знакам нельзя приказать. Они являлись во сне, в миг между сном и бодрствованием, они жили на границе реального и сверхъестественного миров. Точнее, приказывать им можно, но это зависит от жертвы, которую он готов принести. Он вспомнил слова матери: «Ни­что не дается даром».

— Нет!

Он как будто обращался к символу, отвечая на его пред­ложение. Однако символ ничего не предлагал, ничего не по­казывал. Препозит разговаривал с самим собой.

Он всегда считал, что заботится о Стилиане из чувства ви­ны, доказывая, что и ему ведомы доброта и сострадание. Она его сестра, он виноват в том, что она лишилась остальной се­мьи, и потому в те времена, когда еще мог использовать жи­вущую в нем магию, он помог ей.

Но он понимал и другое. Магия требовала потрясения. Он же мужчина, плохое вместилище для таких сил. Кастрация помогла ему привязать магию к себе, однако связь, возникшую между ним и этими символами в кровавом свете у источни­ка, требовалось постоянно укреплять. А он позволил ей ослабнуть, предпочтя сытую жизнь жертвам.

Нет, конечно, он приносил в жертву черных ягнят, коз и овец, которых хотела богиня. Однако магия не может до­вольствоваться столь жалкими подношениями. Он знал, че­го она хочет: боли, отвращения, ужаса, которые гонят прочь повседневный здравый смысл. Требует, чтобы он выбросил все лишнее из головы, освободил место для основополагаю­щих связей Вселенной, воплощенных в рунах, которые он вы­нул из воды и поселил у себя в сознании.

Что-то промелькнуло на периферии зрения. Он развер­нулся, вглядываясь, но ничего не увидел. Но он все равно ощущал присутствие, горестное и злобное. Своей мертвой сестры. Может, это творит ее дух? Способен ли ее гнев по­рвать путы смерти? Она же была жрицей Гекаты, богини смерти. Она погибла в одном из самых святых мест, где сли­ваются три потока. Может быть, богиня даровала ей право вернуться? Вдруг это она свела с ума живущие в нем руны, заставила их выйти из-под его власти, помогла им вырвать­ся на свободу, чтобы посеять в городе хаос?

Он чувствовал, что это близко к истине. Когда-то он по­лучил власть над рунами, даже силу. Если он хочет получить ее снова, то необходима жертва, равная предыдущей.

Стилиана. Он держал ее при себе, как единственное свя­зующее звено с жизнью, в которой была любовь, нежность и семейные узы. Однажды он привязал к себе руны из источ­ника и смог творить великие дела. Теперь он должен восста­новить эту связь.

В городе вспыхивали пожары, дома горели, люди крича­ли. Что же он выпустил на свободу? Он принялся прогова­ривать слова обращения к Гекате:

Он-то считал, это просто слова, подтверждающие могу­щество богини, а вовсе не описание того, что может случить­ся на самом деле.

Снова какое-то движение, и что-то сдавило грудь.

— Это ты, Эли? Сестричка? — проговорил начальник свя­щенных покоев вслух.

Вдалеке завыла собака.

— Что ж, — сказал он, — насчет меня можешь больше не беспокоиться.

Он прижал к носу платок, убеждаясь, что кровотечение прекратилось.

— Я сам приду тебя навестить, — сказал он.

Где-то на стене раздался предсмертный крик. Он услышал в отдалении голоса и шум битвы. Едва различимый во мгле, через нижние ворота — не те, что горели, — вливался поток огней. Северяне!

Он понял, что там произошло. На улицах гибнут люди, го­род в хаосе, еще этот случай с волкодлаком. Император ре­шил, что это уже слишком. До него дошли какие-то слухи. Он послал свою печать и приказал открыть ворота, чтобы варяги сделали то, чего им так хотелось, — заменили воинов хитаеры. Но вряд ли им удастся сделать это без боя.

Это выпад против него. Василий до сих пор во всем дове­рял начальнику священных покоев, занимаясь только воен­ными делами, однако же если препозит не в силах поддержи­вать порядок, не в состоянии отбить магическое нападение на город, то он лишит его власти, убрав верных начальнику покоев хитаерос и заменив их чужестранцами. И Карас пред­видел бы это, если бы не был так поглощен магией. Навис­шая угроза заставила его действовать.

— Немедленно прислать ко мне гонцов, — сказал он слу­ге, — и еще нового начальника почтовой службы.

Слуга вышел из комнаты, оставив начальника священных покоев в одиночестве. Тот уронил голову на руки и прого­ворил в пустоту:

— Это еще не конец. Я выстою. Что бы там ни было, я выстою.

Снова темнота, снова сырость, мучительные стоны и вонь заживо гниющих в кандалах людей.