К костру подошли три викинга во главе с Вандрадом.
— Михаил! — обрадовался Вандрад. — Михаил, который говорит тихо, но когда нужно, действует решительно.
— Слишком длинно для прозвища, — заметил кто-то.
— Дайте мне время, я найду слова, — пообещал Вандрад.
Луис узнал викингов и в их присутствии почувствовал себя увереннее.
— Я слышал о тебе, Рагнар, — сказал Луис, — говорят, что ты хороший следопыт.
— Так и есть.
— Я хочу, чтобы ты выследил для меня кое-кого.
— У меня уже есть работа, — ответил Може.
— Я тебя награжу.
— Моя награда — честное имя, — сказал Може, — и право служить господину.
— Я слуга начальника священных покоев Константинополя, квестор, назначенный выявить причину, по которой над городом повисла тьма и погибло столько людей.
— Звания ничего не значат. Как высоко ценят твой труд?
— Взгляни на этот богатый наряд. Не забывай, что я на короткой ноге с самим препозитом. Я живу во дворце в роскошных покоях. И живу я там лучше правителей варваров. У меня имеется охранная грамота, городские ворота открывают по моему приказу. Люди боятся меня.
Луис понимал, что разговаривает с человеком простым, поэтому для доказательства своего высокого положения приводил доводы, которые были понятны викингу: золото, жилище, возможность свободно передвигаться.
Може внимательно поглядел на Луиса.
— И ты сможешь провести меня во дворец?
— Смогу. А зачем тебе?
Большой викинг задумался на пару секунд.
— Говорят, там есть металлические деревья, на ветвях которых сидят золотые птицы.
— Это правда.
— Хочу своими глазами увидеть дворцовые чудеса.
— Я смогу это устроить, если поможешь мне найти одного человека.
Луис не мог поверить, что викинг настолько простодушен. С другой стороны, разве сам он не мечтал взглянуть на фонтаны и поющие деревья? Ему пришлось напомнить себе, что всего одно поколение отделяет его самого от таких людей, как Рагнар.
— И где мне его искать?
— Он в городской тюрьме. Но он ушел в пещеры под ней.
— Значит, он беглый арестант?
— В некотором смысле.
Може похлопал по рукояти меча.
— И ваши греки не смогли его найти?
— Или же не захотели.
Луис сам удивился, что у него вырвалось такое признание. Действительно, искал ли начальник священных покоев волкодлака? Или отправил туда своих людей, чтобы они уже не вернулись?
— А дело опасное? — спросил Вандрад.
— Да. Этот беглец убил нескольких греков.
— Значит, здесь пахнет славой, — заметил Вандрад.
— Я уверен, император вас щедро наградит, — сказал Луис.
— Нам обязательно надо удивить императора, — пояснил Вандрад. — Уж слишком долго мы морозим зады на этом берегу. Необходимо напомнить ему, какие мы.
— Я найду твоего беглеца, — сказал Може, — если ты обещаешь провести меня во дворец. Там ведь могут не обрадоваться приходу северянина.
— Никто и слова не скажет, если ты будешь под моей защитой, — пообещал Луис.
Може сказал, что это ему подходит.
— Еще один вопрос, друг. Откуда ты услышал обо мне?
— Переводчик императора Змееглаз говорил о тебе, — пояснил Луис. — Он сказал, ты человек полезный.
— Это верно, — согласился Може. — Дай мне минуту, чтобы взять питья и еды, — продолжал он, — и я иду с тобой.
— Поторопись, — сказал Луис. — Странные дела творятся в городе, и чем дольше промедление, тем хуже.
Хорошо хоть, что Беатрис сейчас во дворце, хотя он знал, что она беспокоится за него. Как только они войдут в город, он отправит к ней какого-нибудь мальчишку с запиской. Если его гонца не пустят, то это будет добрый знак. Значит, она надежно защищена копьями хитаерос. Пока ничто не предвещало внезапных смертей во дворце. И все же, что ему сделать, чтобы уберечь ее? Заниматься и дальше своим делом, искать ответы на вопросы начальника священных покоев, или же императора. Стены города были почти неразличимы из-за мороси в воздухе. На стенах висели фонари, и можно было запросто представить их парящими призраками или мстительными ангелами. Он отыщет волкодлака и положит конец этому безумию. Если кто и годится для такого дела, то эти закаленные северяне. Он получит положенное вознаграждение, уйдет со службы и поселится среди оливковых рощ на каком-нибудь плодородном острове, где они с Беатрис будут защищены от зла этого мира. Ему представился сверкающий голубой океан, темный берег. Но прежде чем забрезжит свет, необходимо прогнать тьму. Он сжал рукоять ножа, готовясь отправиться в подземелья Нумеры.
Глава тридцать седьмая
Узы любви
Город погрузился в хаос. Начальник священных покоев смотрел вниз с высокой дворцовой башни. На северо-западе, на вершине седьмого холма, некоторые дома были охвачены пламенем, которое ярко полыхало в ночи. Башня городской стены тоже пылала.
Неужели взбунтовались его воины? Или же это варяги решили пробиться в город? Он опасался, что это варяги, поскольку знал, как те жаждут занять место его хитаерос. Он вызвал гонца и отправил к горящим воротам отряд городских стражников во главе с командиром хитаеры. Командир был белым от страха. Кто из них станет теперь исполнять приказы? Гонец говорил, что на Средней улице мертвецы лежат горами и приходят вести о новых странностях, творящихся в городе.
Руны, стенавшие и шипевшие в сознании начальника покоев, пребывали в смятении, они волновались и метались, словно овцы в загоне, услышавшие волчий вой. Он не сомневался, что в городских беспорядках виноват только он.
Начальник священных покоев жестом велел слуге подать бокал с водой. Он поднес бокал к губам и попытался сделать глоток, но не смог. Живот свело судорогой, горло тоже. Он отставил воду и, ощущая тошноту, привалился к стене, чтобы удержаться на ногах. Яркая капля крови упала на пол. Он поднес руку к носу. Еще кровь.
— Платок, дай платок!
Слуга быстро нашел платок, и начальник священных покоев прижал его к носу.
Кровь все равно текла.
Он мысленно призвал один магический знак, позволил его контурам соткаться перед внутренним взором. Карас знал, что у этого символа множество имен. Сегодня он как будто бормотал ему что-то на языке варягов. Руна Манназ до сих пор всегда посылала ему видения, помогала принимать решения, позволяла на шаг опережать противников. Однако же сейчас символ пытался сбежать от него. Он как будто был озабочен чем-то. Он напомнил начальнику священных покоев норовистого коня, которому за каждым незнакомым кустом мерещится хищник и его больше волнует собственная судьба, чем благополучие седока. Руна походила на живое существо, а не на образ или идею, он ощущал, как ее контуры извиваются в сознании подобно змее, вытягиваются и рвутся, силясь высвободиться.
