— Ба! — вскричал поименованный Антонио. — Приказ! Да клал я на его приказы! Fraile, padre, sacerdote[60], знаем мы, об кого они чешут хрен! Приберёг небось телушку для себя. Пусть портит мальчиков. Она же ведьма, hombre, понимаешь? Una Bruja. К ней, наверное, и так приходит искуситель, так разве я не лучше искусителя? А? Вот что я скажу тебе, compadre: перестань махать руками, а лучше открой нам эту дверь, хлебни винца, и пошли с нами делать дело.
— Служба — вот моё дело... Да убери ты от меня свою бутылку!
— Ой, да ладно тебе, «служба»! Тоже мне выискался... Не поверю, что тебе не хочется попарить бабу. Открывай, не дури — от неё не убудет, ещё довольна останется.
— Отойди от двери!
— Убери свои грабли, солдат!
— Отойди от двери, я сказ-зал!.. By Got! Санчес, что ты смотришь? Приструни его!
— Антонио, Антонио, дружище, погоди...
— Да пошёл ты!..
Послышались возня, шарканье ног, пыхтение и ругань пополам с угрозами. Спорщики перешли на испанский, Ялка понимала с пятого на десятое. Потом опять раздался голос на фламандском:
— Эй, право слово, перестаньте... Господа солдаты, что ж вы делаете! Ведь мы же стража, нас ведь сюда поставил отец-инквизитор, неужели его слово для вас ничего не значит?
Тут Ялка, как она ни была и измучена и напугана, нашла в себе силы удивиться, ибо это сказал Михелькин. На пару мгновений в разговоре возникла пауза.
— Заткни своё хайло! — вдруг заорал пришлый испанец так, что Ялка отшатнулась от двери и села на задницу. — Эй, Мануэло, это что ещё за рожа?! А? Ну-ка, пошёл отсюда прочь к чёртовой матери!
— Сам поди прочь! — закричал Михелькин. — Кто ты такой, чтоб здесь командовать? Меня сюда поставил господин десятник, я его приказы выполняю! Господин Санчес, что же вы молчите? Скажите что-нибудь!!!
— Спрячь нож, ты, слизь канальная, отродье курвы, выкидыш, урод, скотина неотёсанная! Капуста брюссельская, кому грозить вздумал! Мануэль, а ты чего молчишь? Где твоя честь? Какой ты, к чёрту, после этого испанец! Белобрысая фламандская гнида плюёт мне в рожу, а ты...
— Он плюёт, потому что он прав, — тяжело дыша, отозвался маленький аркебузир.
— Что?!
— Я говорю: он прав! Убери нож. Мигель, стой на месте! Да что ж это творится... Санчо! Хосе! Что ж вы делаете! Какая муха вас укусила?
— В самом деле, Тони, Фабио, хватит, хватит. Пойдём лучше выпьем, я прикажу принести ещё вина...
— Убери руки! — зашёлся криком Антонио. — К дьяволу вино! Я ему сейчас кишки выпущу! Caramba, где моя наваха... Cobarde traidor[61]! Я так и знал, что вы в Толедо все еретики и каббалисты, прихвостни жидов и мудехаров. Вот оно, твоё лицо! Теперь ты выгораживаешь ведьму. Щенок! Я тебя научу цитировать Писание! Сальватор! Прикрой мне спину! Caramba, сейчас ты узнаешь, что значит морская пехота...
— Убери тесак! Rayo de Dios... Михелькин! Возьми фитиль, зажги от фонаря... Отойдите от двери на пять шагов, или я за себя не ручаюсь!
— Смотри, как ты заговорил! Ещё и пукалку свою наводит. Да я тебя...
— Отойдите или... Я считаю до трёх! Раз... Два...
— Прекратите! Прекратите! — раздался ещё один голос, по которому девушка признала ещё одного стражника — усача по имени Родригес — Клинки в ножны! Клинки в ножны! Пресвятая Дева, Антонио, остынь! Мануэль, сынок, да что ж ты делаешь... на чьей ты стороне?
— Пусть перестанет угрожать мне.
— Чёрта с два!
— Valgame Dios, Мануэль, опусти свою аркебузу! Неужели ты не видишь: это ж хмель в них говорит. Антонио, Сальватор, Санчо! Вы же просто хватанули лишнего, завтра сами будете жалеть, если чего-то натворите! Ступайте в комнату, проспитесь, выпейте воды...
— Ребята! — перебил его Антонио. — Чего мы смотрим? У парня два заряда, но пока он подожжёт свой долбаный фитиль, мы триста раз его порежем на куски! Вперёд!
В коридоре вновь раздались шум и топот схватки, затем удары. Закричали. В темноте закрытой кельи невозможно было догадаться, что происходит снаружи. Залязгало железо, кто-то вскрикнул, на пол повалилось тело. Дверь пару раз содрогнулась от ударов, но удары были вскользь, случайные, всем телом. Девушка, пятясь, торопливо отползла назад к стене, с минуты на минуту ожидая выстрела. Мысли её путались. Она не знала, радоваться или ужасаться этой стычке, ибо непонятно было, что та сулит. Одни её мучители дрались с другими, это, вероятно, было хорошо. Но кто б из них ни одержал победу, они всё равно оставались её мучителями. Это было плохо.
И тут случилось странное. Вдруг накатило старое, давно забытое ощущение: чувство бесконечного провала за спиной. Какая-то дыра опять открылась в сердце, в душу потянуло холодом и мраком, захотелось закричать; она вся сжалась, обхватив живот. Плечи, шея, выбритый затылок — всё заледенело и пошло мурашками от подступившей Силы, будто на голову высыпали чашку колотого льда. От страха и внезапности припадка Ялка обмочилась прямо где сидела и даже этого не заметила, только ощутила липкое тепло на бёдрах и коленях. Она зажмурилась, заткнула уши пальцами, затрясла головой и потому не сразу поняла, что это не у неё в ушах, а в коридоре воцарилась тишина, такая гулкая и звенящая, что было слышно, как потрескивает пламя в факелах.
А когда она отняла ладони, то услышала, как в коридоре прозвучало одно только слово:
— Назад, — громко и отчётливо потребовал кто-то.
Ялка вздрогнула, широко распахнула глаза и выпрямилась, не веря своим ушам. Этот голос...
...ты будешь радоваться и смеяться без причин, томиться в ожидании меня и трепетать от мысли, что можешь меня потерять, и не чуять под собою ног, когда бежишь ко мне. А я уже не смогу быть один, потому что я поверю. Я буду всегда думать о тебе. Мой заброшенный лес будет всегда открыт для тебя. Твои шаги я буду различать среди тысяч других. Твоя походка позовёт меня как музыка, и я выйду из своего убежища...
Этот голос она узнала бы из тысячи.
Мысли путались, воображение отказывало. Первым порывом было вскочить и кинуться на дверь, но она сдержалась. «Неужели... Нет. Нет, нет и нет, оставь надежду. Дура, дура... — Она схватила голову руками и стиснула что было сил. — Это невозможно, немыслимо, это сон, это бред, мороки и видения... Наверное, я сошла с ума», — решила она.
— Назад, — уже с угрозой повторил всё тот же голос в коридоре.
Ялка снова вздрогнула, зажмурилась и принялась грызть кулаки.
— Santa Maria de Compostella... — ошеломленно выдохнул кто-то (Ялке показалось, Родригес) и забормотал молитву.
— Он мокрый, — зачем-то сказал кто-то из пришлых испанцев.
— Сам вижу, — ответил ему другой.
— Это он? — вполголоса спросил Хосе.
