От ночного неба отделилось созвездие в виде долговязого человека, повисело на звездной руке, спрыгнуло и хлопнулось на какой-то луг, подняв целую тучу искр. К нему тут же ринулся такой же двухмерный противник, единственный в Филлори: Меловой Человек, воспрявший и починивший свой посох. Крупицы известняка и частицы света взвились столбом.
Откровение Иоанна, да и только. А она, Дженет, — Жена, одетая в багряницу.
— Поворачивай к Белому Шпилю, Зимокрыл. Мне пора.
Гиппогриф сел на широкий парапет. Битва подкатывала уже под самые стены: люди и говорящие животные отступали к большим воротам — Дженет ни разу не видела, чтобы их открывали.
Она спешилась и подошла к Поппи. Две последние королевы Филлори молча встали бок о бок.
Почти инфразвуковой рокот, нараставший некоторое время, стал слышимым и осязаемым. Даже бойцы, прекращая сражаться, оглядывались в поисках его источника. Долго искать не пришлось: земля перед замком вспучилась, и все, кто оказался поблизости, бросились врассыпную.
Из трещины на верхушке бугра лезло что-то непонятное. Корни, вот это что! Длиннейшие бледные корни извивались, потрескивая, а в середине стояла Джулия восьмифутового роста, прекрасная и излучающая собственный свет.
— А вот и Лоракс,[26] — сказала Дженет.
Глупая пантера прыгнула на нее, и Джулия отмахнулась — иначе не скажешь — от нее посохом.
— ДОВОЛЬНО, — сказала она голосом, слышным всему гибнущему миру. Во всем Филлори ярче всего сейчас сияла она. — ВРЕМЯ ПРИШЛО.
Ее слова раскатились от моря до моря. Все, кто был на поле брани — люди, животные и прочие существа, — так и замерли. Джулия обеспечила себе поддержку обеих партий.
Корни сплелись, образовав мост, и она прошла по нему на стену к Дженет и Поппи. Еще один корешок обхватил Джоша, сидевшего на земле у ворот, и поставил туда же.
— Оставь вас на пять минут, и тут уже полный бардак, — сказала она прежним, небожественным голосом.
Дженет, не зная, что и сказать, обняла ее. Странное ощущение — она ей доставала только до талии, — но все равно хорошо. Джулия милостиво стерпела объятия простой смертной.
— Королевы и король Филлори, — сказала она, — пришла пора уходить.
— Куда? — спросил Джош голоском потерявшегося ребенка. — На Ту Сторону?
Джулия качнула божественной головой.
— Той Стороне тоже конец. Мы охлаждаем солнце, останавливаем воды и снимаем звезды с небес.
— Куда же тогда? — настаивал Джош.
— Не знаю, но и здесь оставаться нельзя.
Она протянула им руки. Понятно: надо встать в круг, иначе чары не сработают. Поппи взяла Дженет за одну руку, Джулия, щекоча гигантскими пальцами, за другую.
Дженет склонила голову и дала волю слезам. Итак, она будет жить. Чего ж не жить-то, на ней ни царапинки. Все будет хорошо, вот только дома у нее уже никогда не будет.
Мне очень жаль, — сказал Квентин, дослушав Элис.
— Ничего тебе не жаль. Хватит талдычить одно и то же.
— Я жалею не о том, что вернул тебя, а о том, что случилось. Жалею, что все это выпало на твою долю, — но у кого еще хватило бы мужества, альтруизма и ума.
— Иди ты со своим мужеством. Я рада, что сделала это. Жаль только, что ты все поломал.
— Возвращаться всегда тяжело — я только теперь понял, насколько. — Квентин стойко выдерживал огонь ее нечеловеческого презрения. — Быть человеком трудно, но оно того стоит. Ты знала об этом раньше и обязательно вспомнишь теперь. — В последнем Квентин не был уверен, но сдаваться не собирался. Если Элис хоть на секунду увидит, как ему больно, она сочтет это доказательством своей правоты — а она ведь неправа, да?
— Момент не совсем подходящий, — тактично кашлянув, сказал Элиот, — но мне пора уходить. — Конец света близится, — он хлопнул себя по коленкам, — я должен быть там.
— Да, — сказал Квентин. — Конечно.
— Попытаюсь как-то это остановить. Не надо было мне так задерживаться.
— Да, я понимаю. Иди.
Элиот, нехарактерно для себя, колебался. Квентин взял с него слово вернуться, как только сможет. Передал приветы Джошу и Поппи. Так они поженились? Ты раньше не говорил. Надо же! И ребенка ждут? Молодцы. Ну все, дуй.
— Сейчас, только вещи возьму.
— Ну да.
— Хотя у меня их вообще-то нет.
Элиот прямо-таки не мог заставить себя уйти и не находил нужных слов — это он-то!
— Пойдем со мной, а? — выпалил он. — Если кто и сможет это решить, так это ты. Или Джулия, но она мне не отвечает. Ты нам нужен, Квентин. Пошли.
— В Филлори? — У него такого и в мыслях не было. — Ты же знаешь, я не могу. Мне нельзя бросать Элис, да и Эмбер меня ни за что не пустит обратно.
— Насчет Эмбера я уже думал. Я ведь рассказывал, как лорианцы к нам вторглись, хотя в принципе не могли? А Элис прошла сюда через зеркало… Подозреваю, что Филлори под старость сделалось губчатым и границы уже не на замке, как бывало. Самое время попробовать тебя протащить.
Раньше Квентин уцепился бы за это, как утопающий за соломинку, — теперь момент прошел, хотя боль разлуки еще чувствовалась, как старая рана.
— Нет, Элиот. Сейчас не могу. Я здесь нужен.
Элис фыркнула при мысли, что Квентин может быть нужен кому-то.
— Этого я и боялся, — вздохнул Элиот. — Проводи меня хотя бы до Нигделандии, больше ни о чем не прошу. На месте филлорийского фонтана теперь, насколько я знаю, дымящийся кратер — не хочу туда лезть один.
— Я тоже хочу в Коегделандию! — воскликнула Плам.
— В Нигделандию, — сурово поправил Элиот. — И это не экскурсия для интернов.
В это мгновение что-то поскреблось в парадную дверь. Все притихли. Они никого не ждали — никому даже знать не полагалось, что они здесь. Квентин приложил к губам палец. Снова этот звук! Он на цыпочках подобрался к двери и выглянул в глазок. Никого, на улице пусто. Элиот в ответ на его вопросительный взгляд только плечами пожал.
Квентин приоткрыл дверь, взяв ее на цепочку, и в дом тут же ворвалось что-то. Птица!
Пометавшись с полминуты по комнате, как все птицы, попавшие в замкнутое пространство, она уселась на люстру-спутник. Глаз ее продолжал вращаться, выискивая опасность со всех сторон. Птица похудела, и ее сильно поредевшие перья утратили глянец.
— Не убивайте меня! — взмолилась она.
Плам и Элиот вскочили, Элис не шелохнулась.
— Ты что здесь делаешь? — спросил Квентин. — Ты одна… один?
— Да, один!
— Почему мы должны тебе верить, засранец? — озлилась Плам. — Предатель. Может, это ты Пашкара убил? У него семья была, между прочим. Свернем ему шею, Квентин?
