Я голову лениво так повернул — гляжу…
— Эй, — шепчу Кольке. — Это ж фриц.
— Не, — мотает головой Николай. — Он не фриц. Австриец.
— Один леший, — говорю. — Сам-то… Адольф тоже ведь из австрийцев.
— Ну, ты загнул, — говорит Рязань. — Рудольф нормальный парень, по нашим не стрелял…
— Точно?
— Будь спок. Ты что думаешь, стал бы я с фашистом так, запросто… я его солдатскую книжку со всех сторон обнюхал. Он с 40-го в ПВО рейха барабанил, против союзничков. В расчете восемь-восемь. Под этим… Дюссельдорфом. Наши туда точно не дотягивали.
— А сюда как попал?
— Им прямо на позицию сбитый бомбер шлепнулся, — улыбается Николай. — Американский, стратегический. Со всеми бомбами, представляешь?
Да уж, думаю, тут энергии — хоть залейся. Раз двадцать туда-обратно можно.
Немец этот, то есть австриец, уже совсем близко подошел. Я, понятно, первым делом на форму — все верно, комбез рабочий от Геринга, и значок зенитной артиллерии поблескивает, как и положено.
Ладно, думаю, чего уж там… раз он здесь не враг, а вроде даже и свой…
Встал и руку ему протягиваю:
— Сергей Малахов.
Австриец этот оценивающе так на меня посмотрел… волосы у него черные, а глаза, что характерно, голубые. Ладно, хоть целиком на белокурую бестию не вытягивает.
— Рудольф Вельт.
Первый раз вот так с немцем… тьфу, с австрийцем, за руку здороваюсь.
— Меня искал? — спрашивает Рязань.
— Тебя. Отвертки где?
— Где всегда. Под кроватью, в ящике.
— Смотрел, не нашел.
— Плохо смотрел. Они там в ветошь замотаны, а сверху напильники лежат.
— Я ведь, — говорит Рудольф, — сейчас проверю.
— Валяй. А то, — оживляется Рязань, — может, с нами посидишь?
— Времени нет, — отвечает австриец. Развернулся он ко мне, глянул… с прищуром, но не зло, а так… спокойно.
— Чуть позже, — говорит, — с делом закончу, тогда подойду. С новым человеком поговорить всегда интересно.
— Он нам, — встревает Колька, — снаряды к «эрликону» пообещал.
— Что ж, — задумчиво кивает австриец. — Они нам пригодятся.
Повернулся и пошел.
Ну, думаю, первое впечатление, можно сказать, неплохое. У меня, по крайней мере.
— В самом деле, — говорит Колька, — Вельт хороший мужик. Мы с ним уже, считай, четвертый месяц в одной комнатушке вместе.
— И ты его, — улыбаюсь, — в партию вступить еще не сагитировал?
— Пытался, — вздыхает Рязань. — Только… Руди-то парень начитанный, даже в университете поучиться успел, а у меня что — всего образования три класса да коридор.
— Да, — киваю, — тогда, конечно, тяжко. Когда в черепушке вакуум наблюдается. Кстати, — спрашиваю, — а когда этот Вельт успел так здорово натаскаться по-нашему шпрехать? Твоя работа?
— Не-а. Ему, когда он в этот мир попал, один маг знание языка вложил.
— Да ну? Вот так, запросто?
— А им это, — говорит Колька, — очень даже просто. Как нам палочку обстругать. Они, маги эти, и не такие номера откалывают.
Хорошо, думаю, устроились. Может, и мне таким ускоренным методом какой-нибудь язык выучить? Тот же немецкий… надоело в глаголах путаться.
Смотрю, а через двор что-то совсем уж несусветное идет. Похожее на… был у нас в дивизии снайпер один, Федор Николаевич, вот он из своего плаща похожую штуку соорудил. Ветками обшил, корой — с двух шагов не заметишь. Вот и этот тоже шел — кустик. Не знаю, кто как, а я себе именно таким лешего представлял.
— Это еще, — спрашиваю, — что за чудо-юдо?
Колька на локте приподнялся, глянул.
— А-а, — говорит, — это эльф. Лесной. Они тут партизанами работают.
— Ну-ну.
Эльфов этих тут, я гляжу, развелось, лесных и всяких прочих… недорезанных. И туда же, в партизаны. Уж не знаю, какие там из этих эльфов партизаны, а только посмотрел бы я, как бы они от, скажем, «Брандербурга-800» бегали.
— А не сыграть ли, — говорит Николай, — нам…
Тут он враз осекся, аккордеон в сторону отбросил, за воротник схватился.
— Ша, — шепчет. — Начальство.
Ну я тоже поднялся, себя оглядел — вроде в порядке, разве что сено кое-где пристало. Ладно, думаю, чего уж там, мы сначала на это начальство вблизи посмотрим.
Был, помню, один случай… мы как раз на рассвете с той стороны вернулись, ну и, понятно, кто в чем, кто где был — попадали, будто одной очередью срубленные. В голове даже мыслей нет, точнее, одна на всю голову — спа-ать!
И тут появляется этот… старший лейтенант и начинает нас строить. Нас, разведчиков, с задания вернувшихся, по стойке «смирно» строить. Я в первый момент, как на ноги поднялся, вообще не сообразил, чего он от нас хочет. Да что там — я его и не видел толком. Маячит чего-то перед глазами, надсаживается, упасть обратно не дает.
Первым из нас Коля Аваров опомнился, и он-то этому лейтенантику и выдал — горячий горский человек. И про маму… и прочих родственников… Я от этих оборотов даже проснулся… немного.
Уже на этот шум старший лейтенант Светлов прибежал — он в тот раз с нами не ходил, потому, наверное, и вник в ситуацию с ходу — отвел этого… тоже лейтенанта в сторонку и объяснил ему… понятно. В общем, больше мы его не видели.
Начальство бывает свое, а бывает… Может, он вообще не с нашей дивизии! Подумаешь, лейтенант старший. Голову ведь тоже иногда использовать надо… По назначению.
Смотрю — идет к нам через двор мужик, лет сорока, плотный такой, с усами такими пышными, в точности как у начштаба дивизии, в нашей форме — ремни, портупея, все как полагается, и форма, что характерно, комсоставская. Только… что-то в ней было неправильное, а вот что — это я сообразил, только когда он почти до нас дошел.
Старая это была форма. Комбриговская, с ромбами вместо четырех шпал. У меня самый первый комполка тоже до войны переаттестоваться не успел, так до 42-го в документах и писал — командир полка комбриг Ломов. А многие, я слышал, и после аттестации так ромбы в петлицах и таскали — все-таки, что бы там ни говорили, а полковник — это полковник, ну а комбриг — это было почти как генерал.
Интересно, думаю, а он вообще в курсе, что у нас погоны снова ввели?
Ладно. Честь я ему отдал, все, как полагается, Коля — так тот вообще вытянулся, словно штык проглотил, глазами начальство ест вместе с сапогами. Сапоги, кстати, у этого комбрига не офицерские, а солдатские кирзачи. Я вниз тихонько посмотрел — у меня-то как раз хромовые, из «Студебеккера». Прямо неудобно как-то получается. Не буду же я ему объяснять, что нам, разведке, такие вещи — типа сапог офицерских или там сукна, не то чтобы разрешены, а, скажем, не подлежат наказанию.
