Карл грелся на палубе, ворочая рулевое бревно, гном хлюпал покрасневшим носом, Ута выглядела грустной и задумчивой, Кот не слезал с её коленей, и только Алаэтэль, как обычно, сияла красотой. Казалось, она не прилагала к этому ровно никаких усилий: Вольфгер ни разу не видел, чтобы она пользовалась пудрой, помадой или какими-нибудь другими женскими снадобьями.
— Как прошло твоё прощание с Августом, госпожа? — спросил он у эльфийки. — Мне стоило больших трудов убедить его остаться в замке. По-моему, он влюбился в тебя без памяти.
— Как влюбился, так и… как это по-немецки? Отлюбился? Правильно?
— Ну, можно, наверное, и так сказать, — улыбнулся Вольфгер, — хотя правильно: «разлюбил». Парень признался тебе в любви, а ты жестокосердно отказала?
— Вроде того, — усмехнулась эльфийка. — Август начал разыгрывать передо мной миннезанг собственного сочинения и очень увлёкся, но мне это быстро надоело, и я сказала ему, что мы не можем быть вместе, потому что я — не человек. Но он мне не поверил.
— А ты что? — спросил Вольфгер.
— А я тогда сказала, сколько мне лет, и он мгновенно увял. Совсем ещё дурачок…
— И сколько же тебе лет? — немедленно влез в разговор Рупрехт.
— Вот когда сделаешь мне предложение, тогда и узнаешь! Возможно! — отрезала Алаэтэль. — А пока лучше нос вытри, а то сейчас капнет.
Гном обиженно фыркнул, но встал и, кряхтя, выбрался на палубу — сморкаться при дамах он считал некуртуазным.
— Как твои ноги, Карл? — спросил Вольфгер.
— Давно зажили, ваша милость, — отмахнулся тот, — на мне всё как на собаке… Так что, пока вы в замке были, мы с гномом от скуки маялись. В кости играть с этим приплюснутым философом никак невозможно — шельмует всё время, а разговоры у него больно уж заумные, у меня от них мозги трещат. Так что мы с ним всё больше молчали. Лошадей по очереди выводили, чтобы не застоялись, все окрестности замка объездили. Скучное здесь место, унылое, посмотреть не на что.
— Ну, место как место, — возразил Вольфгер, — просто время года такое: ни осень, ни зима, грязь, сырость, распутица. Любое место в это время покажется неуютным.
— Может, и так, — не стал спорить Карл, — а всё ж-таки хорошо, что мы, наконец, отчалили. Пора бы нам с этим самым Лютером поговорить. Исполним своё поручение — и домой, в Альтенберг. Вот где по правде хорошо-то!
— Посмотрим ещё, как оно выйдет, — с сомнением ответил Вольфгер. — Только вот есть у меня предчувствие, что в Виттенберге нашему пути не конец.
— Куда же дальше-то? — удивился Карл, — да ещё зимой? Кто же зимой путешествует?
— Не знаю, Карл. Приедем — там видно будет.
— А что это за город такой, Виттенберг? — спросил отец Иона.
— Понятия не имею, отче, — ответил Вольфгер, — я там никогда не был. А ты, Рупрехт?
Гном, который успел вернуться с палубы, отрицательно покачал головой.
— И я не была, — сказала Ута, — но я вообще мало где была…
— Наверное, какой-нибудь заштатный городишко, — пожал плечами барон, — ратуша, пара церквей, рынок, тюрьма, скотобойня… Ах да, раз город стоит на Эльбе, значит, ещё пристани, склады и что там ещё полагается иметь на судоходной реке?
— Мельницы, сукновальни… — подсказал гном.
— Не поверишь, но вот речные, а равно ветряные мельницы меня интересуют меньше всего, — откликнулся Вольфгер. — Пока я хочу знать только одно: где в Виттенберге самый лучший постоялый двор? Устал я сидеть в этой собачьей будке! А ведь плывём-то всего ничего…
— Что поделаешь, сухопутные мы люди… — пожал плечами Карл.
— Да, вот ещё что, господа мои, — серьёзно сказал Вольфгер, — хорошо, что вспомнил. Имейте в виду, что Виттенберг — это неофициальная столица лютеранства, а это течение христианства, в общем, враждебно католичеству. Мы про учение Лютера знаем совсем мало, а о том, какие порядки тут установлены, тем более. Евангелисты позакрывали монастыри, вынесли из храмов иконы, всё убранство и богослужебную утварь, и я понятия не имею, как они вообще относятся к монахам. Во всяком случае, святых здесь не чествуют, а из церковных праздников признают всего несколько. Поэтому, ты, отец мой, на время пребывания в Виттенберге станешь обычным бюргером. Рясу спрячь в мешок и надень то, что мы тебе купили в Дрездене. И не веди ты себя, ради Христа, как монах! Ну, представь, что ты булочник или школьный учитель, что ли…
И вообще, прошу всех быть внимательными и осторожными, гном, тебя — особенно. Кстати, тебе вообще лучше бы не выходить из своей комнаты на постоялом дворе.
— А что я, что я?! — полез в спор Рупрехт.
— Прошу, побереги себя, — терпеливо сказал Вольфгер. — Главное, не мозоль глаза местным и не нарывайся.
— Но… — начал гном и осёкся, потому что в дверь постучали.
— Что надо? — крикнул Вольфгер.
— Дык это… подходим к Виттенбергу, господин хороший, — сказал барочник, заглядывая в каюту, — уже пристань видно.
Вольфгер накинул плащ и вышел на палубу.
День угасал. В его тусклом свете вдоль правого берега Эльбы виднелись какие-то сараи, присыпанные снежком поленницы, кучи угля и лачуги, отдалённо напоминающие жилые дома. Вдоль уреза воды за баркой бежала стая тощих, разномастных собак, оглашая воздух визгливым лаем. Пахло дымом, отбросами, гнилой рыбой и водорослями.
К барону подошёл отец Иона.
— Унылый городишко этот Виттенберг, — сказал он, — и грязный, по-видимому. Интересно, что ждёт нас здесь? Как-то нас встретит доктор Мартинус?
— Послушай, святой отец, — сказал Вольфгер, оглянувшись и убедившись, что они одни, — помнишь икону, что мы нашли в заброшенном доме, я ещё отдал её тебе?
— Конечно, помню, — кивнул монах.
— Ты давно смотрел на неё?
— С тех пор, как в мешок убрал, не смотрел, а что?
— Ты разве не слышал, что я только что говорил? В виттенбергских кирхах, скорее всего, мы не найдём ни одной иконы. А я бы хотел знать, ну… ничего на ликах не изменилось?
— А, вот ты о чём… Я просто тебя не сразу понял. Сейчас пойду переодеваться и взгляну.
— Только не при всех! — предостерёг его Вольфгер.
— Само собой, — кивнул отец Иона и скрылся в каюте.
На палубу вышли Ута и Алаэтэль. Эльфийка, как всегда, была невозмутима, а Ута, оглядывая берега, поморщилась:
— Не город, а сплошная помойка! И что мы будем здесь делать? Ради этих куч мусора мы тащились через всю Саксонию?
— Ну, для начала найдём постоялый двор, самый лучший, — успокаивающим тоном ответил Вольфгер, привлекая девушку к себе и запахивая полами своего плаща. — Устроимся, сходим в мыльню, отоспимся. Потом я поищу контору Фуггеров, возможно, там для меня найдутся какие-нибудь новости или письма, а уж потом во всеоружии нанесём визит доктору Лютеру. В зависимости от того, что он нам скажет, и будем решать, что делать дальше.
