Никто не смог бы описать того, что они почувствовали. Не родился еще поэт, который сумел бы передать словами их ощущения: смесь странного восторга и ошеломляющего ужаса.
Послышался какой-то всхлип — это задохнулся от волнения Смутный Генри, который к тому времени уже стоял на коленях рядом с Кейлом и Кляйстом.
Этот звук вернул Кейла к действительности. Он скользнул на пол и прижался к стене. Через несколько секунд и остальные, бледные и смятенные, сделали то же самое.
— Завал, — прошептал Смутный Генри. — Завал, завал, не может быть…
— Надо линять, иначе нам крышка.
Кейл на четвереньках пополз к двери, мальчики последовали за ним. Выбравшись за дверь, они все так же ползком подкрались к краю площадки и прислушались. Ничего. Тогда они спустились с лестницы и двинулись по коридору. С этого момента, видимо, какая-то неведомая сила охраняла их, потому что от тех осторожных и ловких мальчишек, какими они были до того, как пробрались на балкон и увидели шокирующее зрелище внизу, не осталось и следа. Тем не менее, потрясенные и пребывающие в состоянии экстаза, они дошли до двери, которая вела в другой коридор, повернули налево — просто потому, что им было все равно, что налево, что направо, — и бросились бежать: у них оставалось не более получаса, чтобы добраться до своего «спального хлева». Однако спустя минуту у них на пути возник крутой поворот, а за ним — коридор футов двадцати длиной, в конце которого виднелась массивная дверь. На лицах мальчиков отразилось глубокое отчаяние.
— Боже милостивый! — прошептал Смутный Генри.
— Через сорок минут они пустят по нашему следу Ковыряльщиков.
— Да, много времени им не понадобится, тут-то они нас и накроют.
— И что потом? Они же не могут позволить, чтобы мы разболтали то, что видели, — сказал Кляйст.
— Значит, надо удирать.
— Удирать?
— Да, бежать и никогда не возвращаться.
— Мы даже отсюда выбраться не можем, — резонно возразил Кляйст, — а ты говоришь о побеге из Святилища вообще.
— А какой у нас выб… — Кейл замолчал на полуслове, услышав звук поворачивающегося в двери ключа. Дверь была массивной, толщиной не менее шести дюймов, открывалась она медленно, так что у них оставалось несколько секунд, чтобы найти место, где спрятаться. Но три человека — это не один.
Кейл сделал знак остальным двоим плашмя прижаться к стене так, чтобы оказаться за дверью, когда она откроется, — тогда створка спрячет их хоть на то время, пока дверь будет открыта. Другого выбора не было; бежать назад означало застрять здесь слишком надолго: их отсутствие успеют обнаружить, их поймают, и последует медленная смерть.
Дверь отворялась с большим трудом, о чем можно было судить по проклятиям и раздраженному ворчанию. Кейл страшным взглядом повторил приказ. Дверь, из-за которой продолжало доноситься недовольное бормотание, двинулась на них и наконец остановилась. Потом кто-то подсунул под нее деревянный колышек, чтобы не дать закрыться. Снова послышались ругательства и кряхтение, а потом — звук тележки, которую покатили по коридору. Кейл, стоявший с краю, выглянул наружу и увидел знакомую прихрамывающую фигуру в черной рясе, которая удалялась, действительно толкая перед собой тележку, пока не исчезла за поворотом. Кейл сделал знак остальным, и все трое быстро выскользнули за дверь.
Мальчики оказались на улице, в холодном тумане. Здесь стояла еще одна наполненная углем тележка, ждавшая своей очереди. Вот почему Унтер-Искупитель Смит, известный своей ленью ублюдок, не запер дверь на ключ, как наверняка предписывала инструкция, а заклинил ее в открытом состоянии.
В любом другом случае мальчики стащили бы столько угля, сколько смогли бы унести, но все их карманы уже были полны едой, и к тому же они были слишком испуганы.
— Где мы? — спросил Смутный Генри.
— Понятия не имею, — ответил Кейл.
Он спустился с амвона, стараясь привыкнуть к туману и темноте, чтобы различить хоть какую-нибудь знакомую примету. Но вскоре радость избавления начала стремительно таять: они слишком долго шли по туннелю неизвестно куда и могли сейчас находиться где угодно на территории Святилища, в любой точке лабиринта его зданий, амвонов и внешних коридоров.
Потом внезапно из тумана выплыла пара огромных ступней.
Это была главная статуя Повешенного Искупителя, от которой они начали свой путь более часа назад.
Не прошло и пяти минут, как они порознь присоединились к очереди, выстроившейся к спальному хлеву, официально именуемому Дортуаром Владычицы Вечного Вспоможения. Что значили все эти слова, они понятия не имели, да и не интересовались. Они начали распевать вместе с остальными: «Если я умру сегодня ночью… Если я умру сегодня ночью… Если я умру сегодня ночью…» Ответ на это зловещее предположение всем послушникам был хорошо известен благодаря недвусмысленным разъяснениям Искупителей: большинство из них отправится в ад, поскольку души их отвратительно черны, и они будут вечно гореть в огне.
Многие годы, когда заходил разговор о смерти послушников посреди ночи — а этот разговор заходил часто, — Кейла то и дело выволакивали из рядов, ставили перед всей группой, и дежурный Искупитель задирал ему рясу, демонстрируя шрамы и ссадины, покрывавшие его спину от затылка до крестца. Ссадины были разных размеров и находились на разных стадиях заживления, поэтому иногда его спина оказывалась красиво расцвеченной невероятным множеством оттенков синего, серого, зеленого, багряного, золотисто-желтого и фиолетового. «Смотрите на эти краски, — говорил обычно Искупитель. — Ваши души, которые должны быть белыми, как крыло певчей горлицы, — хуже, чем фиолетово-черные синяки на этой спине. Вот такими все вы выглядите перед Богом: черными и фиолетовыми. И если кто-то из вас умрет сегодня ночью, излишне говорить вам, к какой очереди он присоединится и что ждет каждого в конце этой очереди: дикие звери будут пожирать вас, испражняться вами и снова пожирать; железные печи, раскаленные докрасна, за час обуглят вашу шкуру, перетопят ваш жир, потом дьявол перемесит золу и жир в мерзкую пасту, из которой снова слепит вас, и опять будете вы гореть и возрождаться, гореть и возрождаться — и так вечно».
Однажды посетивший Святилище сановник, некто Искупитель Комптон, недруг Боско, стал свидетелем экзекуции и воочию увидел, как появляются на спине Кейла эти шрамы, ссадины и синяки.
— Из таких мальчиков, — сказал Искупитель Комптон, — не получится борцов против богохульства Антагонистов. Такая невероятная жестокость по отношению к ребенку, независимо оттого, насколько дьявол завладел его душой, сломит его дух прежде, чем тот окрепнет достаточно, чтобы для ребенка стало возможным искупить свое святотатство перед Богом.
