— Очень приятно. — Руку он, к облегчению Плам, не стал подавать. — Рад, что ты опять с нами, Элис.
Он как-то без слов дал понять, что они с Элис когда-то были любовниками.
— Послушай, Пенни, мы в самом деле… — начал Элиот.
— Пойдемте со мной.
Пенни повернулся и вышел в дверь, не оглядываясь на них.
— Кто этот парень? — шепнула Квентину Плам.
— Вместе учились в колледже.
Они последовали за ним и оказались в другом библиотечном зале, еще грандиозней первого. Здесь был сводчатый потолок и высокие, темные сейчас окна. Сквозь их нижние стекла, усеянные капельками дождя, Плам впервые увидела Нигделандию — широкие площади, узкие переулки и дворцы в итальянском стиле.
Пенни шел, сцепив за спиной свои волшебные руки. Точно такие же, как у тех, кто напал на них в Коннектикуте. Может, это совпадение, распродажа была или что, но едва ли. Похоже, у Плам большой зуб на этого Пенни — может, и не один.
— Прошлый год для меня был удачным, — тоном экскурсовода говорил он. — Моя работа по защите Нигделандии и направление потока магии в безопасное русло привлекла ко мне внимание высших лиц ордена. Это мы заботимся о Нигделандии, Плам, если ты не в курсе. В то же время мы лишились значительной части персонала, в руководстве образовались пробелы, и я получил повышение. Это, конечно, большая честь, но и ответственность нешуточная. Нигделандия вследствие недавней катастрофы изменилась необратимо. Старая магия не работает вовсе или работает по-другому. Здесь растет время, — бросил он раздраженно, точно у них клопы завелись. — Вы представить не можете, какие это создает неудобства. Но все это мелочи по сравнению с тем, что я занял должность Библиотекаря — один из высших постов в нашем ордене.
— Поздравляю, — сказал Квентин. — А что, к слову, случилось с драконами? Когда я их видел в последний раз, они готовились сразиться с богами.
— Они одержали победу — в противном случае вы не выжили бы и не смогли сыграть свою роль в этом кризисе. Сражаться со старыми богами, даже в качестве отвлекающего фактора, очень рискованно. Они не столько контратакуют, сколько просто стирают вас из реальности, но несколько драконов все-таки уцелело. Они восстановят свою популяцию, если вспомнят, как это делается: уже несколько тысячелетий они живут как бесполые существа. Наш орден оказывает им помощь в этом проекте.
Ну что ж. Среди миллиардов книг должно найтись хоть одно драконское порно.
Из сводчатого чертога они перешли в лабиринт, где книги стояли по стенам и свисали корешками вниз с потолка, как летучие мыши. Время от времени они ужимались, чтобы дать место еще одной. Пенни этот тот еще кекс, но библиотека у него, надо сказать, будь здоров. Квентин явно недооценил это место.
Может, они и Филлори недооценивают? Оно сейчас так близко, всего в одном фонтане от Плам. После исключения из Брекбиллса она думала, что вся ее жизнь пошла под откос, и это вполне могло сбыться. Такое уже бывало, по словам Квентина. Но то же событие привело ее к Филлори, на самый его порог. Время пришло. Она хочет его увидеть.
Оливковый том с серебряными буквами на корешке болтался над ней, искушая, как спелый плод.
— Ай!
Пенни шлепнул ее по руке, и она так растерялась, что ничего не сказала в ответ — наоборот, устыдилась.
— Я уже ввел некоторые рацпредложения, которые одобрили наверху, — продолжал он как ни в чем не бывало. — Не знаю, заметили ли вы… — Он показал на дверцы, в которые через неравные промежутки влетали и вылетали книги.
— Да, молодец, — сказал Элиот.
— Одна из лучших твоих задумок, — добавил Квентин. Плам не совсем понимала, друзья они с Пенни или враги.
— Это уже переняли другие библиотеки.
— И для кошек пригодится, — вставила Плам. — Если они, конечно, летучие.
— Животные, даже домашние, в бибилиотеку не допускаются, — не принял юмора Пенни.
— Слушай, нам правда надо идти, — сказал Элиот.
— А здесь у меня специальная комната для проблемных форматов.
Плам с невольным любопытством заглянула в открытую дверь. Здесь хранились фолианты очень высокие, но узкие, как линейки. Что это может быть? Каталоги змей, стрел, тех же линеек? Одну книгу держали в стеклянном террариуме — либрариуме? — потому что слова из нее лезли, как муравьи. Другая лежала на столе, чуть-чуть приоткрытая, рядом со сварочной маской — так ослепительно ярко светились ее страницы. Третью со всех сторон наглухо запечатали корешки.
— Прямо-таки удивляешься некоторым издателям. — Пенни покачал головой, и они пошли дальше.
Это напоминало экскурсию по шоколадной фабрике с Пенни в качестве Вилли Вонки. Младшие библиотекари в таких же, как у него, рясах, а многие и с золотыми руками, шмыгали мимо, почтительно кивая ему.
— Внизу, в катакомбах, у меня еще одна уникальная коллекция: задуманные, но так и не написанные романы.
— И мой тоже там? — просветлел Элиот. — Можно посмотреть? Это нечто особенное, уверяю тебя.
— Поищи, если хочешь. Я свой так и не нашел, там такая неразбериха. А вот еще одна наша достопримечательность.
Единственный стеллаж вдоль задней стены этой комнаты оказался практически безразмерным. Пенни нажал на одну из полок, и она стремительно поехала вбок, как конвейер, в то время как верхняя и нижняя остались на месте. Плам вспомнились механизированные вешалки в химчистке. Пенни нажал на что-то еще, и весь стеллаж, полка за полкой, помчался вверх.
— Что это? — спросила Плам.
— Книги для всех. Вернее, про всех.
— Как это?
— Сейчас найду наши. — Определив каким-то образом нужную полку, Пенни остановил стеллаж. — Это книги жизни — у каждого человека такая есть. Вот наши, все на одной полке.
— Шутишь, — недоверчиво сказал Квентин.
Но Пенни, как успела заметить Плам, никогда не шутил.
— Вовсе нет. Вот книга Плам. — Его палец уперся в сливовую,[28] что логично, суперобложку. — А это моя. — Большого формата, но тонкая, в светлом кожаном переплете. На корешке простым шрифтом сансериф значится его имя.
— Но почему они стоят рядом? Не говори только, что мы поженимся.
— Не знаю, почему. И никто не знает.
— Твое второе имя действительно Шредер? — Элиота это, похоже, удивило больше всего.
— Ты хочешь сказать, что здесь имеются книги обо всех, кто когда-либо жил на свете.
— Только о тех, кто живет сейчас. Книга появляется, когда человек родится, и исчезает, когда он умирает. Этот стеллаж простирается на много миль во все стороны и, вероятно, выходит в какое-то отдельное субизмерение. Не знаю, куда деваются книги умерших, — может, продаются как уцененные.
