— Идти нам наперехват, — предположил он.
— Да? — переспросил я саркастически. — По слухам, Гиллеберд так укрепил столицу, что ее не взять никакому войску. Да я сам видел, помню. К тому же герцог должен ждать наступления войск короля Фальстронга и быть готовым его остановить.
— А он уже получил такие сведения?
— О Фальстронге?
— Да мы как бы важнее…
Я кивнул.
— Возможно, получил. А возможно, и нет. Мне иногда кажется, что переоцениваем крутость и всезнание Гиллеберда.
— Да, — ответил он невпопад, — но эта эльфийка… Я же чувствовал! Мое сердце начинало стучать чаще, когда эта… этот ваш проводник попадался на глаза… ну почему, почему я такой дурак…
— Мы все дураки, — заверил я авторитетно, — это наше неотъемлемое свойство мужчин, которое нужно лелеять и которым гордиться! Именно благодаря дурости делаются великие дела, возникает великая любовь и совершаются великие открытия!.. У вас все впереди, сэр Эдгар. А с эльфами еще увидимся. Обещаю. А пока арбайтен, арбайтен!
Мне переход от Эльфийского Леса до Савуази показался намного тяжелее и опаснее, чем дорога по самому лесу, где из-за каждого куста за нами следили эльфы с луками в руках.
В честь трехсотлетия победы в знаменитой Канжальской битве как-то провели конный переход в тысячу километров, с остановками на праздники во всех крупных городах по пути, а их около десятка, и через двенадцать дней прибыли к горе Канжал. Дорога тянулась в основном по горам, а если по степной части, то кони шли со скоростью в сто двадцать — сто сорок километров в день.
У меня, к счастью, не такой жутко долгий переход, но желательно оказаться перед столицей как можно быстрее, а это значит, хорошо бы к вечеру быть там. Основная трудность, рыцарские кони несут очень тяжелого всадника в доспехах, в таких условиях даже пятьдесят миль за световой день… гм… непросто.
С другой стороны, до этого еще не гнали вскачь, передвигались медленно, в щадящем режиме. Что ж, попробуем…
Сэр Клемент, понимая меня с полуслова, выделил из пришедших с ним издалека два десятка на самых быстрых конях, они и мчались впереди, пресекая любые попытки скрыться или отскочить в сторону.
Крестьянских кляч, что умеют только медленно тащить плуг, я велел оставлять, всех остальных коней забирали и уводили с собой. Хозяевам объяснили, что вечером всех вернем обратно, так что могут идти за нами.
Новички тревожились, что я то и дело отрываюсь от войска и уношусь далеко вперед, в сторону, или же вовсе исчезаю, ветераны с гордостью объясняли, что их лорд знает, что делает, конь у него такой, что не позволит врагам догнать, а Пес любого перервет пополам.
Несколько раз останавливались для короткого отдыха, дважды на обед. Многие рыцари слезали с коней и вели их в поводу, а то и бежали рядом, волоча измученных животных за собой.
Сэр Вайтхолд тоже двигался пешком, хотя конь не настолько уж, просто рыцарь бережет боевого друга.
Я поравнялся с ним, неловко смотреть на исхудавшее за один переход лицо, когда подо мной конь даже не замечает этой ползущей скорости.
— Держитесь, сэр Вайтхолд.
Он вскинул бледное лицо с капельками пота на лбу.
— Ваша светлость, хорошо бы хотя бы небольшой привал… люди и кони едва передвигают ноги…
Я сказал с болью:
— Продержитесь… Продержитесь еще миль пять…
— А потом? — спросил он с надеждой. — Отдых?
— Увидим Савуази, — сказал я. — Наша цель.
Он произнес с беспокойством:
— Ваша светлость… люди валятся с седел. Никто не сможет даже меч вытащить из ножен, какой там штурм…
Я посмотрел на него с укором.
— Совсем за дурака считаете? Как только приблизимся к Савуази, сразу привал, отдых коням и людям, крепкий сон…
Он просветлел измученным лицом, с силой потащил коня в сторону своих рыцарей.
Последние пять миль дались нам тяжелее, чем первые сорок. Затем в страшное зарево заката поднялись высокие остроконечные башни огромного города-крепости, таким Савуази видится каждому путешественнику.
На прочном скальном основании, приподнятом над землей на три-четыре роста, окруженная массивными каменными стенами толщиной в пять-шесть футов, высится необъятная крепость, размером с иное королевство, десятки башен с остроконечными крышами, несокрушимые с виду здания, массивные и тяжелые, идеально приспособленные для обороны.
Чем ближе мы подъезжали, тем тише переговаривались рыцари, потрясенные огромностью и несокрушимым величием города-крепости.
Сэр Вайтхолд вскрикнул устрашенно:
— Сэр Ричард! Этот город не взять и целой армии!..
— Гиллеберд умеет воевать, — пробормотал за нашими спинами сэр Клемент. — Такой город можно вообще оставлять без охраны…
— Охрана там есть, — угрюмо сказал граф Эдгар. — А еще отсюда в двух конных переходах со стороны севера расположено лагерем элитное войско герцога Кристофера Беркширского, коннетабля Его Величества короля Гиллеберда. Герцог начал разворачивать его против наступающей армии короля Фальстронга, однако может повернуть и в нашу сторону.
— Может, — согласился я. — Тогда Фальстронг ударит ему в спину. Вообще, герцогу я не завидую. Он еще ничего не знает о нашем… не побоюсь этого высокого слова, героическом переходе, но когда ему доложат…
— Что будет?
— У него голова лопнет, — сказал я злорадно. — Ну как он может понять, чего я вдруг приперся с малым для большой войны отрядом?
Сэр Вайтхолд сказал с легким сарказмом:
— Да, действительно, как он может понять?..
— Это же так ясно, — сказал ему в тон барон Саммерсет.
— Куда уж яснее, — поддакнул виконт Волсингейн. — А что, кому-то непонятно?
— Остряки, — сказал я с чувством, — значит, еще не устали, на вас еще можно воду возить…
Сэр Вайтхолд сказал просительным голосом:
— Ваша светлость, у меня трещит не только голова! Тоже от попыток понять непонимаемое.
— Не такое уж и непонимаемое, — сказал я утешающе. — Скорее недоперепонимаемое. Но это и неважно. А извозчики… в смысле, ваш лорд и сюзерен зачем?
— Чтобы думать? — подсказал барон Саммерсет с неуверенностью.
— Чтобы вести вперед! — сказал виконт Волсингейн.
— Чтобы обеспечить победу, — воскликнул сэр Клемент и потер широкие ладони с сухим стуком деревянных дощечек. — Себе славу, нам добычу.
— Все верно, — заверил я. — Все правы! И все будет.
Сэр Клемент перекрестился.
— Слава Господу, наконец-то.
Я тоже перекрестился и сказал благочестиво:
