Не спалось. Сунулся же урядник с вопросом…
Щелястую дверь золотили свечные отблески. Что он читает? Наверное, какой-нибудь авантюрный роман о блезанах, наткнувшихся на загадочный полонский или астурийский замок.
Я закрыл глаза. Всего три недели назад я бы сказал, что империя прочна и несокрушима. В сущности, я верю в это и сейчас. Да, высокие фамилии обезглавлены, но это лишь на время. Армия и полиция дееспособны. Панику, думаю, быстро пресекут.
Я сам этому поспособствую. Но.
Огюм Терст говорил: «Если в вашем аналитическом рапорте даже по поводу однозначного события нет „но“, вы — непроходимый тупица».
Что тревожит?
Общая слабость перед неизвестным. Никто оказался не готов, ни семьи, ни тайная служба. Признаки вырождения пугают. Если предположить, что триста лет назад Волоер тоже столкнулся с «пустой» кровью и победил, то мы…
Я скрипнул зубами.
Нет, мы еще не проиграли. Мы — на грани.
И мы уже не вяжем крестьян жилками, не закрепляем деревни за фамилиями на земле, в воздухе витают идеи кровного равенства и братства, многие молодые люди отказываются от семейных способностей. Кровники почти исчезли из обихода. Как можно в наше просвещенное время! Это же дремучее рабство!
С одной стороны — это правильно, с другой… Вот и думай, урядник, что дальше.
Пусть, пусть. Я оставлю это на потом. Мне сначала нужно глотку кое-кому перегрызть. Догнать и перегрызть.
Догнать…
Проснулся я рывком, словно в лицо плеснули ковш холодной воды. Даже задохнулся на мгновение. Жилки рассыпались тревожной сетью, общаривая комнатку, над ней, под ней.
— Диана?
Я не видел шпионку в темноте, но ощущал кровью. Низкий серый рисунок чуть правее дверного проема. Метка.
— Успокойтесь, Кольваро, — раздался негромкий смешок Зоэль, — я не убивать вас пришла.
— Зачем же тогда?
Я пригасил жилки, закрутившиеся вокруг ее шеи.
— Предупредить.
Зоэль двинулась ко мне. Ее шаги были беззвучны. Я на всякий случай надул «парус» и заплел ее руки.
— Не стоит слишком близко…
— Хорошо, — согласилась Зоэль, останавливаясь у топчана.
— Видите в темноте?
Снова смешок.
— Чуть-чуть. — Она помолчала, прищелкнула пальцами. — Вы верны своему слову, господин Кольваро?
— Да.
— А вот ваш приятель хочет убить меня уже завтра.
— Тимаков?
— Я же хочу, чтобы вы помешали ему это сделать. Или я буду защищаться. В этом, собственно, и предупреждение.
— Погодите. Откуда…
— Я все сказала.
Жилки Зоэль поплыли из моей комнатки за стену и сложились там в фигуру сидящей у окна женщины.
Я потер лицо. Вот и поспал. Кожа проминалась под пальцами, шуршал отросший волос. Когда в последний раз брился? В «Персеполе», перед отъездом.
Майтус брил. Ходил за спиной, с полотенцем на плече и приговаривал: «Не идет вам бородка, господин Бастель, старит». М-да…
Встав, я спустился по лестнице в зал и, осторожно ступая, вышел в сентябрьскую прохладную ночь. Небо было усыпано звездами. Глыбами мрака стыл лес, лениво поплескивали волны близкой реки.
Почти благодать.
— Не спится, господин офицер?
Высокая фигура бесшумно поднялась с земли. Пятно лица. Безыскусное плетение жилок.
— А вы что здесь? — спросил я.
— На всякий случай.
Фигура приблизилась. Я угадал в ней нашего следопыта. Короткий ствол карабина выглянул из-за спины.
— Ждете кого-то? — спросил я.
— Скорее, опасаюсь.
— Чего же?
— Так. Женщины вашей. Кипит в ней все, а снаружи — сталь. Такие из всех веревки вьют. — Он помолчал и добавил: — Не совьют, так убьют.
— Вот и держитесь от нее подальше.
— Я-то что? Не подхожу даже.
Мы постояли, вглядываясь в темноту. Ни огонька, ни взблеска, но казалось, ночь шевелится и дышит, меняя оттенки, и какие-то громады незримо перетекают с места на место, приближаются, подбираются, окружая, шелестят травой.
— Тяжелые времена, — выдохнул жандарм.
— Как вас зовут?
— Оскольский, Лексей я.
— Знаете, Лексей, — щурясь во тьму, сказал я, — у меня был учитель. Он убит, остался там, в поместье. Но он говорил мне: «Во времена испытаний важно на совесть продолжать делать то, что ты должен делать. Потому что хаос — это когда люди, как корабли в бурю, теряют якоря. Стань для них таким якорем. И твои действия обязательно найдут последователей. Не гнись. Стой твердо. Сцепи зубы. И люди сплотятся вокруг тебя, потому что ты выступишь противовесом хаосу». Так вот, я собираюсь следовать его совету. Моя задача — найти убийц, и я постараюсь сделать ее хорошо. Какая бы Ночь Падения не стояла вокруг. Пока не умру. Я — Бастель Кольваро. Защитник.
Я развернулся и пошел обратно в дом.
— Оно-то так… — вздохнул за спиной Оскольский. — Только ж кораблей много, а якорей? Одним разве обойдешься?
Часам к трем смутные фигуры постовых, поскрипывая досками, заходили по коридору, затормошили спящих.
— Господин урядник, господин урядник, — громким шепотом позвал сунувшийся в постоялую половину отставник.
— Не ори.
Сахно, прилегший в закутке за стойкой, зашевелился, зашуршал одеждой. Стукнули сапоги.
— Кто здесь? — уловил он мое движение на лавке.
— Кольваро. Извините, не спится, — сказал я.
— А-а. Как вы насчет ополоснуться?
Вместе мы сходили к реке.
Я разделся до пояса и смыл с себя грязь последних дней. Вода была холодная. Заломило кисть, сломанную Лобацким в «Персеполе». То ли не срослась до конца, то ли обрела ненужную чувствительность.
Урядник бухнулся в реку в одних трусах и, фыркая, погреб против течения. Голова его, удаляясь, скакала черным поплавком по шершаво-серой поверхности воды. Двое жандармов вывели к мосту лошадей.
Ночь тихо выцвела. Над водой поплыла зеленоватая дымка. Бряцало ведро. Отсвет костра на заднем дворе поднялся над крышей.
— Хорошо.
Урядник выскочил на берег, запрыгал на одной ноге. Я скомкал сорочку и надел кое-как охлопанный мундир на голое тело.
Вернувшись в дом, мы застали Тимакова, выскребающего из котла остатки ужина. Горела свеча. Тень капитана наползала на ставень.
Я, присев на лавку, повернул к себе забытую урядником книгу. «Кровь и обещания. Сентиментальный роман». Первые же строчки заставили меня отодвинуть сочинение подальше. «Любите ли вы меня, Димитр? — спросила, наклонив хорошенькую головку Эльза…» Надо же, что урядники читают. Наверняка о несчастливой любви девушки низкой крови и повесы из высокой семьи. Популярный сюжет.
Как-то я тоже изображал повесу.
В маленьком городке, где однажды картечью подстрелили городского голову. Впрочем, дело прошлое.
— Господа, — Зоэль легко спустилась по ступенькам к столу, — доброй ночи. Здесь есть где вымыть голову?
