Так что, он выпивал всю боль этого человека, его страх и печаль.
И он учился любить это.
Манона смотрела на письмо, которое только что доставил дрожащий гонец. Элида делала все возможное, чтобы выглядеть так, будто она не наблюдает за каждым движением глаз Маноны, когда та просматривала страницу, но не смотреть на нее было все сложнее, когда ведьма рычала с каждым прочитанным словом все больше.
Огонь уже превратился в тлеющие угольки, Элида лежала на соломенном тюфяке, вставая она застонала, боль пронзила ее тело. Она нашла мокрый моток пряжи в кладовой, и даже спросила повара, может ли она его взять для Лидера Крыла. Он не смел возразить. Или пожадничать две маленькие сумки орехов, которые она также стащила «для Лидера Крыла». Это все же лучше, чем ничего.
Она хранила это под своим тюфяком, и Манона ничего не замечала. Со дня на день должна была прибыть повозка с припасами. Когда она уедет, Элида будет в ней. И больше никогда не будет иметь дел с этим злом снова.
Элида потянулась к куче дров и, взяв два полена, подбросила их в огонь, вызвав сноп искр. Она уже собиралась лечь, когда Манона сказала из-за стола:
- Через три дня мы с моим отрядом Тринадцати отправляемся в путь.
- И куда же? - осмелилась спросить Элида.
С той жестокостью, с которой Лидер Крыла читала письмо, это не могло быть чем-то приятным.
- В леса, на севере. В... - Манона взяла себя в руки и поднялась, она прошла сильными, как и сама, шагами и, подойдя к очагу, бросила туда письмо. - Меня не будет, как минимум, два дня. Если бы я была на твоем месте, то затаилась бы на это время.
Желудок Элиды скрутило при мысли о том, что именно это могло означать для Лидера Крыла защищать, будучи за тысячи миль отсюда. Но не было никакого смысла говорить это Маноне. Ее это не волнует, даже если бы она заявила Элиде, что они одного с ней рода.
Так или иначе, это ничего не значит. Она не была ведьмой. Она сбежит в ближайшее время. Она сомневалась, что действительно кто-то здесь дважды подумает об ее исчезновении.
- Я затаюсь, - ответила Элида.
Возможно, в задней части повозки, по дороге из Мората к свободе, оставляя его позади.
***
Подготовка к встрече заняла целых три дня.
Письмо Верховной ведьмы не содержало ни единого упоминания о разведении и убое ведьм. На самом деле, это было так, если бы бабушка не получала ни одного из посланий Маноны. Как только она вернется из своей маленькой миссии, то начнет допрашивать посыльных сторожевой башни. Медленно и мучительно.
Отряд Тринадцати летел по координатам в Адарлан – прямо в центр королевства, именно в чащу Задубелого леса – чтобы прилететь за день до договоренной встречи, дабы обезопасить периметр.
Королю Адарлана, как бы то ни было, нужно было увидеть оружие, что ее бабушка создавала, и, видимо, он также хотел проверить и Манону. Он привез с собой сына, хотя Манона сомневалась, что это было сделано в той же мере для защиты, с которой они защищали свою Верховную ведьму. Ее не особо это заботило – ничего из этого ее не заботило вообще.
Глупая, бесполезная встреча, она почти хотела сказать это бабушке. Пустая трата ее времени.
По крайней мере, король дает возможность встретиться с человеком, который отдавал приказы уничтожить ведьм и делать монстров из их детей. По крайней мере, она будет в состоянии рассказать бабушке лично об этом – возможно даже станет свидетелем того, как Верховная ведьма сделает из короля котлету после того, как узнает правду обо всем, что он сделал.
Манона забралась в седло, и Аброхас вышел из стаи, приспосабливаясь к новой броне, которую кузнец создал вручную – наконец-то света было достаточно для дракона, чтобы управиться и протестировать ее в этой поездке. Ветер бил по ней, но она проигнорировала его. Так же, как она проигнорировала отряд Тринадцати.
Астерина не заговорила с ней – и ни одна из Тринадцати не заговорила о принце Валгов, которого герцог послал к ним.
Это был тест, чтобы увидеть, кто выживет, и напомнить ей, что было поставлено на карту.
Она до сих пор не выбрала шабаш. И не выберет его, пока не поговорит с бабушкой.
Но она сомневалась, будет ли герцог ждать еще.
Манона вглядывалась в просторы, на постоянно растущую армию, которая накрывала горы и долины, будто темным покрывалом, сотканным из тьмы и огня – так много солдатов было скрыто в ней. Ее Тени сообщили, что именно этим утром были замечены худые крылатые существа, с похожей на человеческую форму, которые парили в рассветных небесах – они были очень быстрыми и ловкими, чтобы их отследить до того, как они бесследно исчезнут в тучах. Манона подозревала, что большинство ужасов Мората были еще не раскрыты. Она спрашивала себя, сможет ли она управлять и ими тоже.
Она чувствовала взгляд отряда Тринадцати, которые смотрели на нее в ожидании сигнала.
Манона ударила каблуками по бокам Аброхаса, и тот взвился в небо.
***
Шрам на ее руке болел.
Он всегда болит – больше чем ошейник, больше чем холод, больше чем прикосновения герцога, больше чем что-либо сотворенное с ней. Только сумеречный огонь приносит утешение.
Она когда-то верила в то, что рождена, чтобы стать королевой.
С тех пор, она узнала, что рождена, чтобы быть волком.
Герцог даже одел на нее ошейник, как на собаку, и засунул демона – принца внутрь нее.
Она позволит ему выиграть на время, свернувшись калачиком внутри себя так крепко, чтобы принц забыл о том, что она была там.
И она ждала.
В этом коконе темноты, она выжидала своего времени, позволяя ему думать о том, что она ушла, позволяя им делать то, что они хотели от ее смертной оболочки. Именно в этом коконе начинал мерцать сумеречный огонь, он заряжал и кормил ее. Давным-давно, когда она была маленькой и непорочной, золотое пламя потрескивало на ее пальцах, тайно и скрытно. Затем оно исчезло, и все хорошие вещи исчезли вместе с ним.
А теперь они вернулись – возрождаясь в этой темной оболочке, как фантомный огонь.
Принц внутри нее даже не заметил, когда она начала грызть его.
Кусочек за кусочком, она воровала их у потустороннего существа, которое забрало ее тело и кожу, которое делало с ней отвратительные вещи.
Существо заметило день, когда она взяла большой кусок – большой настолько, что заставила его кричать в агонии.
Прежде чем оно смогло сказать кому-нибудь, она набросилась на него, разрывая и сжигая его сумеречным огнем, пока не осталось ничего кроме пепла, не осталось даже шепота или мысли. Огонь – оно не любит огонь любого рода.
В течении нескольких недель она была здесь. Ожидая снова и снова. Изучая все про огонь, что тек в ее венах –как он проходит по ее руке и появляется как сумеречный огонь. Оно иногда говорило с ней, на языках, которых она никогда не слышала, которые, возможно, никогда и не существовали.
Ошейник остается на ее шее, и она позволяет им управлять собой, разрешает прикасаться к себе, причинять боль. Скоро – очень скоро она найдет настоящую причину, и тогда она перестанет выть на луну от гнева.
Она забыла имя, данное ей, но это уже не имело никакого значения. Сейчас у нее было только одно имя:
Смерть, пожиратель миров.
Аэлина действительно верила в призраков.
Просто она не думала, что они могут выходить в течение дня.
Руки Рована сжали ее плечо прямо перед восходом солнца. Она бросила один взгляд на его лицо и приготовилась.
- Кто-то забрался на склад.
Рован вышел из комнаты, вооруженный и полностью готовый пролить кровь, прежде чем Аэлина смогла схватить свое собственное оружие. Боги всевышние – он двигался как ветер. Она все еще чувствовала его клыки на своей шее, проникающие в ее кожу, слегка надавливая.
Практически бесшумно она пошла за ним, найдя его и Эдиона, стоящими перед дверьми квартиры, с клинками в руках, их мускулы, их твердые спины покрытые шрамами. Окна – они были наилучшим вариантом спасения, если это была засада. Она достигла двух мужчин, когда Рован легко открыл дверь, открывая мрак, царивший на лестничной клетке.
Рухнувшая Эванджелина рыдала на лестнице, ее покрытое шрамами лицо было смертельно бледным, а ее лимонные глаза расширились от ужаса, когда она увидела Рована и Эдиона. Сотня фунтов смертоносных мышц и обнаженные зубы.
Аэлина протиснулась мимо них, пробегая по лестнице два или три шага, пока не достигла девочки. Она была невредимой, на ней не было ни царапины.
- Ты ранена?
Она покачала головой, ее красно-золотые волосы ловили свет свечи, принесенной Рованом. Лестница вздрагивала от каждого шага, сделанного им и Эдионом.
- Расскажи мне, - задыхалась Аэлина, тихо моля, чтобы было не настолько плохо, как это казалось. - Расскажи мне все.
