Он поинтересовался, явно забавляясь:
— А не струсит?
Я отмахнулся и сказал безнадежным голосом:
— В том-то и дело, что он честный, а честный хоть и струсит, но пойдет. И потому, пока его еще там не убили, я пока порезвлюсь с благородными подвигами как дурак, поосвобождаю принцесс…
Он фыркнул:
— У нас тут принцесс давно не бывало. Но принцы есть.
Я отмахнулся:
— Принцы пусть сами освобождаются. Они хоть и не мужчины, а принцы, но требования к ним как к мужчинам, вот такая у нас странная диалектика. От меня тоже порой кто-нибудь из старых друзей, кто помнил меня еще как странствующего рыцаря… эх, были деньки!., требует, чтобы я вел себя соответственно…
— Ну и?
Я скривился:
— НО я же государь, можно сказать, хоть и мелковатенький пока!.. Какой же я тогда рыцарь? Если буду рыцарить, все королевство моментально про… профекалю, даже мои закадышники дураком назовут! И не только королевство, всех влиятельных друзей подставлю. Не-е-е-ет, я буду на троне править железной рукой просвещенного деспота, а ночами бороться за демократию и гуманизьм. Вот тогда и стану уравновешенным человеком.
Он смотрел уже не просто заинтересованно, а ошалевши по самые уши.
— Это… как?
— Люди — сложные натуры, — сказал я со знанием дела. — В каждом из нас живет сволочь. В ком-то большая, в ком-то поменьше, а у некоторых, говорят, совсем маленькие, хотя в это не верю, раз у меня у самого просто смотреть страшно, как Джомолунгма какая-то. Что делать, если Ева не утерпела, пока Адам спал… Но в то же время в каждом есть и божья искра! Тоже у кого-то мелкая, у кого-то средняя, а есть и такие, у которых просто пламя…
Он хмыкнул:
— Но вы в это не верите, так?
— Конечно, — подтвердил я. — Если у меня она меньше инфузории туфельки, а то и хламидомонады, то как у кого-то может быть больше?.. В общем, как я понимаю, кого Господь любит, того испытывает по полной, чтобы потом отобрать в свой небесный легион для битвы в Валгалле с Антихристом… ой, что-то у меня глаз задергался… В общем, мне соскучиться не дают, как я ни стараюсь… Да ты пей, вино хорошее!
Он пробормотал:
— Да я от ваших речей уже одурел так, что и вина не надо. Хотя, конечно, кувшинчик с собой возьму с вашего разрешения.
— Бери, — сказал я.
Оставшиеся дни я так и провел на постоялом дворе, выстраивая свою стратегию на будущее и выгранивая политику завтрашнего дня. Хотя перерыв в делах и вынужденный, но, чувствую, пошел на пользу, многое прояснил сам для себя, заодно попрактиковался и со своими приспособляющимися к этому миру возможностями.
Одежду и обувь могу видоизменять достаточно легко: хватает двух-трех минут, чтобы роскошный костюм лорда превратить в потрепанную душегрейку из звериной шкуры, какие носят самые бедные пастухи, а изящные сапоги — в растоптанные башмаки из грубой воловьей шкуры.
Обратный процесс занимает вдвое дольше времени, да и сосредотачиваться надо тщательнее, чтобы шитье золотыми нитями не пошло криво. После двух суток непрерывных тренировок я все-таки сумел по своей воле модифицировать одежду, и тогда понял, что магия еще не ушла из этого мира, она растворена даже в воздухе, и какое счастье, что искусство управлять ею потеряно людьми, начавшими строить цивилизацию заново.
В Савуази я появился в облике купца, но к воротам подошел уже в своем грозном и внушающем. Стражи распахнули ворота, один унесся вперед, крича что-то вроде: спасайтесь, куры, поп идет! Я быстро пошел по центральной аллее к дворцу, строгий и нахмуренный.
Придворные, что прогуливаются по саду, сразу засуетились, кто-то стремится укрыться с моих глаз, кто-то лезет навстречу и угодливо кланяется, я шел, вздернув голову, на поклоны отвечал совсем редко и едва-едва.
У дверей навстречу выбежал Ортенберг, быстрый и настороженный, в светлых глазах блеснула ярость, словно я вот только и думаю, что тайком проверяю его охрану.
— Ваше высочество…
— Сэр Ортенберг, — сказал я отрывисто. — Что-нибудь чрезвычайное?
Он покачал головой:
— Нет, ваше высочество.
— Тогда моего коня, — велел я. — И…
По его лицу я понял, что мне надо срочно развернуться, если не хочу быть сбитым с ног. Бобик налетел, весело гавкнул и попытался повалить меня, чтобы покувыркались вместе, я строго прикрикнул, и он тут же сел, выказывая полную и абсолютную готовность повиноваться и делать все, что я велю.
Пока я его трепал и чесал за ушами, конюхи вывели арбогастра. Я вспрыгнул в седло, Ортенберг смотрит непонимающими глазами, я сказал властно:
— Вернусь скоро. Надеюсь, с хорошими новостями. Пока ничего тут не спалите!..
Он вскрикнул:
— Ваше высочество! Вы, что же, даже во дворец не заглянете?
— Когда вернусь, — пообещал я, — с недельку вообще выходить не буду, пока все не разгребу. А пока… так всем и сообщите, вернусь с хорошими новостями, а если здесь у кого что-то будет не сделано — начну спускать шкуры!
К стольному граду Древограду мы мчались через ненастье, дороги залиты холодными осенними дождями, ночами лужи покрываются льдом, однако, судя по глубоким колеям, ведущим к свежему частоколу, жизнь бьет ключом, несмотря на плохую погоду.
Уже вблизи ворот мы обогнали две заляпанные грязью чуть ли не до крыши повозки, на колесах налипла вязкая глина, ее разбрасывает, как фейерверком. Бобик показал лошадям зубы, те с испугу шарахнулись, коляска одним колесом попала в кювет.
Я не стал оглядываться и предлагать помочь выбраться, все мы в чем-то да виноваты, влетел через распахнутые ворота, а там сразу стало видно, что в городе не просто оживление, а необычное оживление. Множество крытых повозок собрались не только вокруг главного терема, Шварцкопф его упорно называет дворцом, но и стоят на всех ближайших пустырях, площадях и даже базарах, охраняемые угрюмыми стражами.
Я подъехал к дворцу шагом, чтоб не приняли за нападение, кто-то из людей вождя узнал, охнул, ринулся ко мне с радостным воплем:
— Ваше высочество!.. Ваше высочество, позвольте вашего коня?
— Можете и собачку, — разрешил я.
На Бобика смотрят с ужасом, как он ни старается выглядеть милым и приветливым песиком, но размеры пугают, это же не корова, что ест только траву.
— Хорошо, ваше высочество, — промямлил самый храбрый. — Чем оно… питает себя?
Я отмахнулся:
— Только покажите ему кухню, а он уже сам покажет, что ест и как ест.
— Ой, нам на такое лучше не смотреть…
— Как хотите. Где мой друг Шварцкопф?
— Сейчас позовем…
