Приближаться к твари, пока в ней еще теплиться жизнь, было рискованно и плюнув на копье, вытащил нож. За кустами драка еще шла. Кулин с располосованным лицом поднимался с земли, Олг же махая копьем, пытался не подпустить к себе противника. Но копье то и дело цеплялось за кусты, и долго друг бы не продержался. Бесшумно подобравшись к твари, с силой всадил нож ей в спину и отпрыгнул. Тварь с ревом обернулась, но проклюнувшееся в груди острие копья помешало ей что-то предпринять.
— Ух, думал все, конец пришел, долбанные кусты, — едва тварь свалилась, сказал Олг.
— Головой думать надо, а не жопой! — заорал я, — не видел будто, что на поляне место есть, а все равно в зарослях остался.
— Ну так стрелял же, — слегка виновато произнес друг.
— Думать надо, когда стрелять, а когда в рукопашную идти, вылез бы, а этот, — кивок на раненого, — прикрывал бы, так бы и до него не добрались и ты бы, словно баба мотыгой бы не мотал.
— Извини, — глухо выдавил из себя Олг, признавая мою правоту.
Подойдя к стонущему Кулину, присел возле него.
— Как ты?
Он мне не ответил, лишь выл и держался за лицо. Меня это взбесило, двинув кулаком ему в скулу, убрал его руку от лица. Картина была страшной, но совершенно не опасной. Тварь зацепила щеку, разодрав ее так, что были видны зубы.
— Не ной как баба, если в голове дерьмо, кто тебя просил стрелять, придурок? — еле сдержался чтоб не двинуть ему еще раз.
— Пошел ты, — зло прошептал тот. За что и получил по морде еще раз.
— Вас чему учили? — я поднялся на ноги, и посмотрел на Олга, — один кидается на толпу как идиот, второй башкой не думает. А если б и я с вами остался тут, нас бы всех троих тут и разодрали, — злость потихоньку отошла, — придурки, — уже тихо добавил я.
— Что делать то будем? — спросил Олг, вытирая кровь с копья пучком травы.
— По быстрому потрошим, жрем и уходим, надеюсь таких в округе больше нет.
Сам я направился к своему противнику, тот уже не скулил. Лишь пустые глаза пялились в небо, как то само собой, закрыл ему веки. Сердце было небольшим, наверное, чуть больше человеческого. Но на вкус было не очень, горькое и жесткое. Быстро расправившись со своим, утер кровь со рта и кое как оттерев травой кровь с рук. Почистил копье, нож и поднявшись на ноги, скомандовал:
— Все, подъем, пора выдвигаться.
Олг согласно кивнул, вычищая руки, а вот Кулин зло зыркнул, но все же поднялся.
— Хотя погодите, — подойдя к медведю, выбил клыки и ударом копья отрубил одну из лап, — деду отдам, оберег сделает.
К стоянке возвращались по своим следам, разойдясь на пятьдесят шагов в стороны. Так шанс заметить неприятеля был больше. И мы его заметили, небольшой отряд гнолов расположился на лесной поляне. Особей сорок, ввязываться в бой мы не стали, и обогнув стоянку, двинулись дальше.
До своих добрались без приключений и рассказали что произошло. Старейшины отправили нас отдыхать. Отойдя от костра старейшин, я расстался с Олгом и двинулся к семейному костру. За костром была вся наша маленькая семья, отец, дед, мать. Бабушка умерла еще когда я был мальчишкой, а родичей со стороны матери я не знал, они были людьми и жили где-то в королевствах.
— Уже вернулись? — удивленно спросил отец, — что произошло?
— Да сожрал он кого-то, — ворчливо проскрипел дед, — вырос такой орясиной, а ума так и не набрался, видно же что силой кишит прям изнутри, оболтус.
Не поняв, кому адресовано последнее слово, мне или отцу, я все же решил ответить отцу:
— Да на гнолов напоролись. Как раз в половине дня пути, только эти странные были. Высокие, сильные, и на руке по три пальца.
— Хе, с болотными вы повстречались, с болотными, — перебил меня дед.
— Сколько их было? — спросил отец.
— Девять, но пока они медведя драли, тот двоих положил.
— Вы чем думали когда на них полезли, — начал отчитывать меня отец, но был перебит дедом.
— Погоди, дай мальцу рассказать.
Рассказав отцу как все было, я даже заслужил похвалу:
— Молодец, хоть головой думать умеешь в сложной ситуации, не то что дружки твои, оболтусы, — промямлил дед, обгрызая косточку, — а теперь дуй спать, не трать понапрасну силу, думаю, выдвинемся скоро.
Отец лишь одобрительно кивнул.
Уже отходя от костра, вспомнил про подарок деду.
— Дед, я тут тебе это, подарочек припас, — и вытащив из мешка лапу и когти, завернутые в повязку гнола, перекинул их деду.
Тот развернул узелок и усмехнулся.
— Спасибо, внучек, хороший амулет тебе сделаю, но клыки выбил как чистый оболтус, — со смешком закончил он.
Мда, дед как всегда, то ли поблагодарил, то ли поругал. Выкинув все мысли из головы, расстелил на земле плащ, в пяти шагах от костра, и скинув все лишнее прилег. Сон как обычно не шел, пришлось вновь медитировать, отрешаясь от шума голосов.
Через пару часов меня разбудили, но лишь для того, чтоб я переместился на одну из телег. На улице уже окончательно стемнело, но люди выдвигались в путь. Не загружая голову лишними мыслями, я вновь уснул.
Проснулся утром от того, что телеги остановились, людям требовался отдых. Облачившись в кожу, и прихватив оружие, направился на поиски деда.
— Дед, а где тут ручей или родничок какой?
— Вот молодежь пошла, ничего сами делать не хотят, я тебе что карта что ли, сам вот у леса спрашивай.
Эх, нет бы рукой махнуть, мол, там, так нет же, все бы молодежь уму разуму учить.
— Ну деда, ты же знаешь, не выходит у меня, — добавил в голос просящих и жалостливых ноток.
— Все у тебя получается, в себя же погрузиться можешь? — дождавшись моего кивка, продолжил, — можешь, а значит не ленись, ирод, все бы на горбу старика ездить. Ну ка давай, садись и пробуй.
— Не прокатило, — тихо прошептал я. Перебросив копье из-за спины в руки, сел, скрестив ноги и подтянув их под себя.
— Чего расселся, медитируй давай.
Привычно отчистив разум, начал погружаться в себя. Достиг грани с окружающим миром, и вновь уперся, не в силах ее преодолеть. Где то на грани сознания услышал бубнящий голос деда:
— Как встанет, так и стоит, пялиться, будто баран на новые ворота, тьфу, бестолочь.
Вновь и вновь я пытался преодолеть грань, но меня вновь и вновь отталкивало.
— Слушай лес ирод, — послышался голос деда прям возле моего уха, — зациклиться в себе и нихрена не слышит, — это дед уже бубнил для себя.
Я же попытался сделать что-то новое, не отрешаться от всего, а наоборот, вслушаться. Не открывая глаз, прислушался к окружающим звукам. Но вокруг стоял людской шум и тогда я словно через сито просеял звуки, оставив лишь шум листвы и скрип деревьев, да звуки гуляющего ветра в кронах. И тут накатило понимание, раньше я будто тот камень на сите, прыгал туда-сюда, а нужно рассыпаться на тысячу частей и просочиться. Сложно объяснить, то что сам способен лишь почувствовать, но я будто рассыпался в пыль, стал легкой дымкой и неожиданно понял, что никакой границы нет. Навалились звуки, ощущения. Я почувствовал, себя деревом, почувствовал как по мне течет сок, почувствовал, как ветер гуляет среди моей листвы, как наглый крот уперся в корень и потихоньку грызет его. Ощутил себя каждой травинкой, каждым листиком, каждой веточкой. Ощутил себя всем вокруг, и это было прелестно, увидел все вокруг, будто у меня появилось тысяча глаз и прочувствовал все.
