А сам? Сам-то куда делся? Не допрыгнул? Перелетел?!
Стоп!
Стоп!
И ниёр вурту… и ниёр вурту…
Мое беспокойное ерзанье заметила Светлана:
— Ты чего?
— Это невозможно! — я не могла сосредоточиться, мой взгляд прыгал с предмета на предмет. — Этого не может быть…
— Ника? — врач отложила блокнот и ручку. — Ника, прошу тебя, посмотри на меня.
Спокойный и в меру строгий тон подействовали на меня лучше дозы алкоголя. Я напряглась, заставляя себя смотреть в одну точку — на лоб моей визави.
— Ты знаешь, что невозможного быть не может для тебя, — Света говорила медленно, покачивая головой, — все, что у тебя в голове — это твои решения и твои мысли.
Я начала так же медленно кивать в ответ.
— У тебя есть ответы на все вопросы, — продолжала гипнотизировать своим голосом доктор психологических наук, — и для тебя нет ничего невозможного.
Я сумела улыбнуться.
— Знаешь, Света? — я сменила угол наклона головы. — Он со мной попрощался.
— Микарт?
— Угу, — подтвердила я догадку, — он попрощался, потому что отдал жизнь за меня. Знал, что никто за нами не вернется. Или вернется, но кузнечик будет настороже. Или будет слишком поздно.
Терапевт молчала.
— Мы много говорили о доверии. Но никогда о жертвенности. Всегда требовали друг от друга благодарности за свершенные поступки. Считали свои деяния подвигами. Шли одним путем, но к разным целям. И каждый — к своей. Соревновались в эгоизме, игнорируя окружение, и постоянно перетягивали одеяло на себя.
Я погладила бровь мизинцем, провела по волоскам несколько раз.
— Но знаешь, что еще?
Светлана поджала губы и отрицательно мотнула головой.
— Сколько бы мы ни задирали носы, все равно нам пришлось приносить жертвы ради других.
Я замолчала. Света продолжала ждать концовку моих умозаключений. Но их не последовало.
С кухни доносились голоса — муж психотерапевта разговаривал с телевизором. Милая привычка, если не увлекаться процессом.
— Может, сделать кофе? — предложила я.
— Нет, я любимого попрошу — он варит лучший кофе в мире, — остановила меня моя врач, и поднялась, чтобы привести приговор в исполнение.
Я снова осталась один на один со своими соображениями.
— Как же добраться до сути?
Проведенное мной время совместно с Микартом не прошло даром. Его нежелание общаться со мной с момента первой нашей встречи и до самой большой жертвы в самом конце дорогого стоят. Кильвар — эталон рассудительности и дальновидности. В конце концов, он жертва. Пострадал…
А простит ли?
— Тебе с сахаром или без? — прозвучало над ухом.
— А?
Светлана улыбалась:
— Тебе с сахаром или без?
Я взглянула на столик — две чашки ароматного кофе и сахарница с кубиками рафинада.
Люблю я кубики, понимаете?
Мой врач взяла длинными ногтями кусочек, поднесла к чашке…
— Мне кажется разгадка где-то близко, на поверхности, — прервала я падение сахара в кофе.
— Меня постоянно ставят перед выбором, и я все время проигрываю, потому что делаю не тот выбор.
Света слушала, молча наблюдая, как белоснежный сахарок набирает влагу и окрашивается в более темный оттенок.
— Казалось бы, чего проще? Микарт — темная сторона медали, Кильвар — светлая. Но каждый раз всплывает какая-то деталь, и Темный вдруг становится светлым, а светлый — темным.
Я нервно хохотнула, а Света все же уронила кубик в чашку. Но пить не стала. Схватила свой блокнот, что-то забурчала под нос.
— Свет, ты чего?
— Подожди, Ника, подожди…
Отозвавшись на ее слегка раздраженный тон, я пожала плечами, но решила подождать.
Когда моя чашка опустела, Света вскинула голову.
— С таким взглядом, доктор, вы похожи на сумасшедшего профессора, — я пододвинула блюдце на край стола, поближе к терапевту, напоминая, что это она предложила кофе и не выпила.
— Ника, я все поняла… — по секрету сообщила мне доктор. — Микарт и Кильвар, это не две стороны одной медали. Это ты!
— Чего? — я вытянула шею, подставила ухо, словно не расслышала слов.
— Это ты, Ника. Они — твое воплощение.
Я недоверчиво вскинула бровь.
— Ну, вот, смотри, — лакомства были безжалостно определены на пол, а на журнальном столике вольготно расположились вырванные из блокнота листы. — Ты попадала в четыре мира.
Я кивнула.
— Зима и лето… Небо и подземелье… Противоположности!
Я все никак не могла взять в толк, чего так радуется мой доктор?
— Дальше! Микарт — вспыльчивый, неуравновешенный, энергичный, сексуальный. Кильвар — вдумчивый, внимательный, размеренный, сексуальный.
Я состроила рожицу:
— Ты повторяешься.
— Спокойно! — Света выставила руку. — Это основная составляющая. Дело не в этом. Что тебя больше всего бесит в Микарте?
— Его вспыльчивость, — мгновенно нашла я ответ.
— А в Кильваре?
— Его уравновешенность.
— Вот! — торжественно подвела черту Света. — А что тебя больше всего раздражало в себе, когда мы первый раз встретились?
— Моя неуемность… — я нахмурилась, вспоминая.
— Твоя вспыльчивость, — исправила меня врач. — А теперь ты стала другой. Твой Микарт и Кильвар — это ты сама, в двух разных мирах — твоих реальностях, которые были отделены одним широким росчерком. Твой мозг сработал, поставил барьер, отсекая старую тебя и создавая новую. Ты подсознательно решила, что больше не станешь жертвой, будешь осторожной. Во всем: в высказываниях, в выборе друзей, одежды, предпочтений. Ты больше не гуляешь до утра. Ты больше не ходишь на дискотеки, ты больше не надеваешь свое кольцо в нос… Ты стала другой. Степенной. Уравновешенной. Как Кильвар.
— Но я все равно не могу найти покой, ты хочешь сказать?
Света кивнула. Я подняла брови.
— Мой мозг подсовывает мне ситуации, в которых я смотрю на себя со стороны, и должна принять решение — какой я хочу быть дальше? Стремительной и вспыльчивой или уравновешенной и хозяйственной?
— Нет, — терапевт ласково погладила меня по руке. — Твой мозг говорит тебе, что ты кидаешься в крайности, а надо найти золотую середину.
Я вспылила. Полыхнула спичкой, подскочила с места и стала мерить комнату шагами за спиной у Светы.
— Да это фигня какая-то! — возмущалась я. — Почему мой мозг решил, что надо показать меня со стороны, но в обличие мужчин?
— Закон противоположностей, — продолжая терпеливо ждать моего приземления, объяснила Света. — Так тебе легче распознать положительные и отрицательные черты своего характера.
Так и просилось на язык любимое слово всех лентяев — «наверное», но врач промолчала.
