Это спокойное лицо так редко можно было увидеть нахмуренным, что при первых признаках Сайида немедленно смолкла. Она склонила голову; Фахима удовлетворенно кивнула и отправилась исполнять обязанности Сайиды наравне со своими собственными.
По крайней мере, Сайида могла чувствовать себя при деле: она принесла с собой корзину, в которой было работы по меньшей мере на месяц. Она занялась ею с терпением, которому каждая женщина, если она обладает мудростью, выучивается раньше, чем закрывает лицо покрывалом.
Марджана спала весь день и еще ночью. Сайида беспокоилась, ведь она вроде бы дала ей не такую уж большую дозу, но сон казался вполне естественным. Дышала Марджана спокойно, и лицо ее было не бледнее обычного, Временами она шевелилась, чтобы перевернуться на другой бок или распрямить затекшую конечность. Когда Фахима пришла, чтобы сменить Сайиду на страже, та уже успокоилась.
— Она проснется, когда будет готова проснуться. Иди к своему мужу, дитя.
Как будто Сайида может оставаться или уходить только если ей прикажут. Она оставила Хасана, сытого и сонного, там, где он явно предпочитал оставаться, и приготовила выражение лица для Маймуна.
Он ничего не подозревал. Он хотел поговорить о появившейся у него идее, о новом способе наносить узор на рукояти кинжалов. Она признавала, что это интересно; она делала все, что могла, чтобы прислушиваться и издавать соответственные возгласы. Она даже увидела способ решить проблему; он не поскупился на похвалы. Она была рада, когда поток речей начал иссякать. Сегодня он горячо желал ее, но пытался удовлетворить и ее: двигался немного медленнее, как она это любила, и чуть нежнее, чем подсказывала ему его молодая мужская пылкость.
Немного времени спустя она позволила ему заставить ее забыть о тревогах. Но он насытился слишком скоро, как это часто случалось, а потом заснул. И она была одинока рядом с ним, ее тело было словно наполовину прозвучавшая нота, а в мыслях была малодушная радость оттого, что все позади. Она обнаружила, что размышляет, каково было бы делить ложе с ифритом. Он знал бы все, что чувствует она, все, чего она хочет. Разве он заснул бы, едва удовлетворился бы сам, и оставил бы ее лежать без сна?
Она покачала головой, возражая сама себе. Была и другая сторона монеты: никаких недомолвок, когда он хотел бы того, никаких тайн. Она не смогла бы утаить Марджану от демона-любовника.
Второй день был труднее. Лейла была дома, и требовалась ловкость, чтобы избежать ее взгляда. Матушка, излечившись от головной боли, хотела, чтобы ее развлекали разговорами. Хасан капризничал; Сайида все время боялась, что он не вовремя произнесет свое первое слово.
Аллах проявил милосердие только в одном, если это было милосердие: когда Марджана пришла в себя, Сайида была рядом. Марджана проснулась, проклиная свет и свою тяжелую голову; голос ее напоминал карканье. Глотать было невыносимо больно, говорить можно было едва-едва. Сайида все же ухитрилась как-то напоить ее, на этот раз просто холодной водой, и когда после первого глотка Марджана посмотрела в лицо Сайиде, она, казалось, все поняла. Пила она жадно; когда чашка опустела, она сунула ее в руку Сайиде, свирепо глядя на нее.
— Никогда, — прошипела Марджана. — Никогда не пытайся опоить меня, не сказав мне. Я не такая, как смертные женщины. Ты могла меня отравить.
— Но не отравила, — возразила Сайида.
— Отнюдь не благодаря твоему лекарскому искусству. Сколько я спала?
— День и ночь, — призналась Сайида.
Марджана вскочила. Она немедленно упала снова и увлекла за собой Сайиду. Во второй раз она двигалась медленнее, и села, держась руками за голову. Очень осторожно она разжала руки. Кажется, голова осталась на своем месте; Марджана глубоко вздохнула.
— Борода Пророка! Девочка, если бы я любила тебя чуть меньше, я спустила бы с тебя шкуру за это.
— Приди и возьми. Маймуну достанется остальное.
Марджана схватила ее за руку. Даже после долгого сна и лекарства ее руки были нечеловечески сильными.
— Он заставил тебя страдать из-за меня? Скажи мне!
— Он даже не знает, что ты здесь. И не узнает, пока мы не подготовим все как следует. Сможешь ты сыграть бедную родственницу, которую прогнал муж? Ты будешь надевать покрывало, когда он будет близко, и скрывать волосы.
— Что хорошего из этого выйдет? Женщины узнают меня.
— Они узнают достаточно правды, чтобы заставить их замолчать. Фахима уже знает все.
Марджана покачала головой.
— Я должна уйти. Мой господин ждет. Охота началась. Она не должна затронуть Масиаф, я давно уверилась в этом, но франк может оказаться сильнее, чем я думаю. Я отдыхала здесь более, чем достаточно.
— Разве ты не можешь сделать все необходимое, не выходя отсюда? Ты говорила мне об охранной магии. Ничто не призывает тебя вернуться в когти к твоему господину. — Хватка Марджаны разжалась; Сайида взяла ее за руки. — Останься по крайней мере до тех пор, пока не пройдет твое горло.
— Я не могу.
— Тогда на день. Или на два. Хасан вчера сказал слово. Это было твое имя. Разве ты не хочешь услышать это сама?
Марджана распознавала шантаж, когда слышала его. Она нахмурилась, но ответила:
— На день. Не больше. Чтобы оправиться от того яда, которым ты меня напоила.
Для начала и это сойдет.
— Для завершения, — возразила Марджана, подслушав ее мысль. — А сейчас — где там твой красноречивый сын?
Айдан покинул Крак ранним утром, отдохнувший, если и не полностью излечившийся, и сосредоточил внимание на своем пути. Жиль провожал его до самых границ земель госпитальеров, как на случай встречи с разведчиками госпитальеров, так и ради компании. Черная накидка с белым крестом резко выделялась среди алых ливрей мамлюков, но Жиль ехал спокойно, пробуя свою арабскую речь на айдановых сорвиголовах и покоряя их сердца с искусностью, которой даже принц отдал дань уважения.
На границе между землями госпитальеров и Масиафа стоял древний верстовой столб, на нем было вырезано имя забытого прокуратора, истертое временем и непогодой так, что его трудно было прочесть. Возле него Жиль натянул поводья. Остальные остановились, чуть растянувшись, и посмотрели на него.
— Лорд принц, — сказал госпитальер. — Быть может, вы передумаете хотя бы сейчас? Этот безумец уже причинил леди Маргарет весь вред, какой только мог.
— Нет, брат, — ответил Айдан. — Это не так. Сын ее дочери отдан на воспитание в местность неподалеку от Акры.
— Но ведь младенцу…
— Он не остановился перед убийством ребенка и женщины. Почему он должен колебаться перед тем, как убить младенца? Или хуже. Забрать его; похитить его. Вырастить его ассасином.
