— Не знаю, что заставило тебя стать убийцей, Киоши Мацусиро, но верю, что причина была действительно веской…
Киоши замер на месте, едва не уронив мешок. Внутри что-то дрогнуло, наконец-то вспыхнув отгадкой. Он вновь ощутил себя ребенком, беспокойно преклонившим колени перед воспитателем и жадно впитывающим трескотню его скрипучего голоса:
— Только пребывая в хрустальном рассудке и действуя по собственной воле, мы способны разумно оценивать поступки, — шепчут факела на стенах родового поместья. — Только тогда мы можем давать поступкам оценки и защищать их, даже если кто-то полагает, что мы действуем неверно, — вторят им узкие стяги на стенах, разбуженные утренним сквозняком. — Только приняв поступок во всей опасности его последствий, ты сможешь в точности познать его цену. И если последовавшее наказание будет жестоким, сумеешь примириться с этой жестокостью… — оружие в специальных стойках вдоль стен тренировочного зала загадочно поблескивает. — Так отстаивай цену своего решения, маленький Киоши…
Картинки яркие, словно заново пережитые буквально в это мгновение. Кузен Ангус, подавившийся дерзкими словами, растущая лужа крови, и лязг тяжелого отцовского меча по каменным плитам. Лицо дяди, искаженное яростью. Старый отец, в отчаянии качающий седой головой… Киоши совершенно успел забыть этот голос.
Все еще придерживая перчатку, он тяжело опустился обратно за стол. Посланник Дарвала по-прежнему сидел, не меняя позы, низко опустив голову. Юноша протянул руку, отодвигая в сторону бутыль и недопитый стакан. Он вспомнил.
— Хоэда.
Горбун поднял голову, выглядывая из-под капюшона.
— Ты не узнал меня, молодой господин.
Он снова замолк, позволяя юноше внимательно рассмотреть свое постаревшее лицо — вытянутую вперед челюсть, мелкие звериные зубы, щеки и скулы, покрытые короткой черно-желтой шерстью, бусинки зорких глаз, когда-то светившиеся лукавством и мудростью. Жилистая, худая рука потянулась к стакану, и у Киоши сжалось сердце. Он заставил себя избавиться от подлых мыслей — сам Хоэда когда-то учил его, что жалость оскорбляет достойного тоэха. Но ведь именно эти руки когда-то подбрасывали крохотного Мацусиро под самый потолок каминного зала…
Киоши был ошарашен, раздавлен. Он чувствовал, как радость от неожиданной встречи затапливает его сердце, но не смог улыбнуться.
Мех наставника выцвел, усы стали ломкими и редкими, глаза слезились. Через левую скулу, прячась за прокушенным ухом, убегал неровный шрам. Посланник вожака бандитов глотнул крепкого вина, вновь опуская голову и пряча глаза под капюшоном.
— Я не знаю, что сказать, наставник, — вымолвил Киоши, слушая себя, будто со стороны. — Я считал, ты мертв.
— Все так думали, — горбун задумчиво побренчал когтями по стеклу бутыли. — Но лишь одного тоэха я не хотел расстраивать вестями о своей кончине. Можешь ничего не говорить, юный Мацусиро, я и без того чувствую, что ты рад меня видеть. Прости, что не нашел времени разыскать тебя, молодой джегал. А может быть, это и к лучшему. Видишь, куда меня привели Пути Держателей?..
Худая рука опять опустилась на стакан.
Наклонившись вперед, Киоши осторожно забрал бутылку из его пальцев.
— Ангус изгнал тебя?
Но горбун не ответил, да это и не было вопросом в прямом смысле слова.
Киоши потер подбородок, сражаясь с искушением самому приложиться к узкому горлышку. Он мог предположить почти все, что угодно, но никак не ожидал здесь, в Гив-Назандаре, встретить своего школьного воспитателя.
— Неисповедимы Пути Держащих Нити, — наконец молвил Хоэда, а новая капля воска шлепнула его по макушке. — Я волнуюсь за тебя, Киоши.
— Мне многое нужно объяснить, — с придыханием прошептал юноша, подаваясь еще ближе к наставнику. Теперь он чуял запах давно немытого тела, каких-то лекарственных трав, старых заклинаний. — Ты отправишься со мной? Поверь, наставник, я не стал убийцей. То есть, сейчас мне приходится убивать… Но ты прав — причина есть. Я могу все объяснить тебе, и это очень важно…
Киоши только сейчас осознал, что перед ним сидит единственное живое существо, связывающее его с прошлым — все, с кем он имел дело за последнее время, появились в новой жизни внезапно, словно удары грома. Но горбун лишь устало замотал головой.
— Оставь, молодой господин. Учитель Хоэда погиб, и уже не сможет пойти за твоим приказом, чтобы служить роду Мацусиро, как прежде. Отныне я слишком многим обязан Дарвалу. Он крепко помог мне после изгнания, поверь. Теперь меня зовут Грызун, и я один из Громовых Плясунов… Оставь свои тайны при себе, мастер… — его капюшон еще ниже склонился над столом.
— Ну уж нет, — зарычав, Киоши толкнул бутылку в сторону. Скользнув к краю, она упала, глухо стукнув по соломе. Проливая вино, откатилась к стене. — Я хорошо запомнил твои уроки и не могу позволить тебе влачить подобное существование.
Несколько заинтересованных голов повернулись в их сторону, но юноша ослепил их таким яростным взглядом, что любопытные мигом уткнулись обратно в свои тарелки.
— Я заберу тебя из Громовых Плясунов, Хоэда. Заберу обратно в клан, не будь я джегал, воспитанный тобой. Пусть сейчас у нас нет родового поместья, нет свиты, нет богатых полей и стад, но я не позволю тебе быть Грызуном. Великие Держатели, старик, вспомни моего отца! Вспомни Небесных Пловцов, наставник…
Он закусил губу, вцепившись в край столешницы так, что затрещали доски. Горбун не изменил позы, но теперь от него исходило какое-то странное тепло.
— Я слышу силу и власть в твоих словах, молодой джегал. И именно сейчас понимаю, что отныне могу умереть с миром. Уйти, соединившись с гекару твоего отца, о котором помню всегда, и поведать ему о том, каким стал наследник. Я воспитал тоэха, которым искренне горжусь, и теперь свободен.
Горбун выглянул из своего капюшона, и юноша увидел слезы, стоящие в его глазах.
— Не мучай меня, молодой господин. Отныне я слабее тебя, и открылся не для того…
Киоши мгновенно сник, опустошенный искренним отчаянием и болью, звучащими в произнесенных словах. Не зная, как себя вести, он протянул вперед правую руку, крепко пожимая плечо Хоэды. Плечо Грызуна из Громовых Плясунов, когда-то бывшего его наставником и воспитателем.
Глотая влажные комки, горбун продолжал, словно боялся не успеть:
— Знай, твоя гордость и заносчивость бойца понравились Дарвалу. Уверен, он сделает многое из того, о чем ты попросишь. А я приложу все свои силы, чтобы так оно и было. А сейчас мне нужно идти…
Но каменная рука Киоши все еще сжимала его плечо, и горбун покорно оставил попытки встать.
