Я охотно пошагал рядом с ним. Про служанок Мархи-Изабеллы я ему ничего не рассказал. К ним я всегда заглянуть успею и лучше мне это делать одному. Не любительницы они массовых сцен. Могут, конечно, но ведут себя при этом слишком скованно.
Да и вдруг служанки лишь мне открыли радости и «просторы» конфиденциального общения с ними? Пусть тогда так и будет. Надо признаться, это ТО еще удовольствие! И делить его с кем бы то ни было абсолютно не хочется. И я решил сразу же перевести этот секрет под защиту моей привычки — скрывать то, что можно скрывать…
Жаль, что место в общем шатре меня не впечатлило, но деваться некуда. По крайней мере я буду жить среди этих славных и достойных людей. Тут обитают Феофан и его безмолвные соратники, так что я быстро пропитаюсь духом кочевников и в прямом и в переносном смысле.
И надышусь и пропахну сполна.
Не успел я как следует осмотреться и расположиться — хотя чего там высматривать в двух грязных шкурах, выделенных мне в личное пользование, — как меня призвала к себе дочь вождя.
Марха помнит обо мне! Изабелла нуждается во мне!
Переполненный восторгом я устремился к ней.
Она играла во что-то у своего шатра. В руках ее была палка, вроде бы обломок копья, им она старательно ударяла по камешку, куда-то его нацеливая.
Ее прекрасное лицо всецело захватила сосредоточенность, Изабелла даже не сразу отреагировала на мое появление.
— Можешь загнать его в лунку? — после двух неудачных попыток наконец-то обратилась она ко мне.
— О! Я с удовольствием загоню его в любую твою лунку! — с жаром воскликнул я. — Только скажи!
Марха взглянула как-то странно и передала мне свое игровое орудие. Но вела себя так, словно ничего вечером и не происходило. Ни словом не напомнила.
С десяток раз я ударил по камешку, однако вовремя сообразил, что побеждать свою благодетельницу мне однозначно не следует. Потому я каждый раз успешно промазывал и подкреплял свои поражения возгласами негодования.
Моя слабость, как противника, вполне устроила Изабеллу. Ей понравились результаты игры. Правда, вскоре она как любой человек, нетерпящий проигрыша, схватила камешек, подошла к цели и впихнула его в неглубокую лунку прямо рукой, еще и крепко вдавив его в землю. А в довершении, подчеркивая свое превосходство, она наступила на лунку и, покрутив сапогом, сравняла края углубления с поверхностью.
Отряхнув руку, она скучающе зевнула и сказала:
— Правду говорили — это легкомысленное занятие, а мне хочется скорее стать полностью цивилизованной. Пойдем, я знаю, что надо.
Мы вошли в шатер, Марха подвела меня к шкафчику из темного дерева, спрятавшегося в дальнем углу. Проведя столько времени в будуаре дочери вождя, я впервые увидел его. Ничего удивительного для меня в том не было, раньше мое внимание было занято совершенно другим. И этого «другого» хватало с головой.
Она распахнула дверцы шкафчика, в нем на полках теснилось множество книг с бледными и пестрыми корешками.
Марха выхватила одну из них и сунула мне в руки. Дочь вождя устроилась в кресле-качалке, указала мне на место рядом и велела:
— Читай!
Я уселся на шкуры и с неприязнью открыл имперскую книгу.
Это были мемуары какого-то графа, в которых он поведал миру о своих славных делах. Она слушала, затаив дыхание. Служанки тоже не издавали ни звука.
Что же привлекало Марху? Приукрашенные рассказы о деяниях графа или плавная тягучесть повествования?
Всё же места, где описывались стычки с кочевниками, по гневному окрику Мархи, я пропускал. Но в основном ее окаменевшее лицо во время чтения ничуточку не изменялось. Шла ли речь о строительстве усадьбы или то были откровения графа о своих чувствах к какой-то даме, имя которой он не упоминал. Видимо, чтобы не скомпрометировать ее. Однако он не удержался от того, чтобы хотя бы на бумаге признаться в запретном вожделении к ней, потому что, как в итоге выяснилось, она была замужем.
По-моему, мемуары не имели никакой полезной ценности — ни художественной и даже ни развлекательной — и больше походили на банальный бульварный романчик. Дух не захватывало, и желания узнать — что же там будет дальше — не возникало.
Лишь только я дошел до конца этой, к моей радости, довольно тонкой книженции, Марха выгнала меня вон, а за мной следом из шатра выскочили и служанки…
Глава 47
Чем занималась Марха в уединении — одному ВЕТРУ известно.
Я возвратился в шатер, где теперь обитал, повалился на шкуры и погрузился в размышления.
Что же в понимании дочери вождя означает эта самая «цивилизованность», к которой она так стремится? И какой она выбрала для себя путь? Прикоснуться к сокровищницам чужой культуры?
Однако при такой ненависти к империи тянуться к чему-то, связанному с ней, — разумно только, если желаешь лучше узнать своих врагов, чтобы понять, как их скорее уничтожить.
Правда, иных цивилизаций в здешнем мире, насколько мне известно, не существует, так что и выбора нет.
Конечно, с первого взгляда кажется, что жители империи взгромоздились на эволюционную ступень, что находится повыше кочевников. Потому и смотрят на дикарей свысока.
Хотя, если копнуть глубже, что там обнаружится в основе? Жизнь по вымышленным нормам и правилам, установленным для удобства меньшинства? Благополучие для избранных, которое зиждется на магии?
Если Марха горит мечтою вместо загнивающей империи построить в будущем новое справедливое общество, объединив всех обитателей планеты, то для своих исследований выбирает источники явно сомнительного происхождения.
А быть может, она просто повелась на внешний лоск Селеноградии и слепо пытается впитывать в себя всякую чужеродную хрень?
Зачем ей это? Люди ВЕТРА и так уже достигли совершенства. У кочевников есть ВСЁ необходимое! Ветер и простор, да еще две шкуры — на одну лечь, а другой укрыться.
Что еще нужно?!
Дикости и кровожадности у жителей империи тоже не занимать, просто они тщательно их скрывают под забралом напускной морали.
А люди ВЕТРА при своей дикости и естественности не перебили же до сих пор друг друга. Живут дружно и стали такими великими и достойными без всяких масок и фальшивой мишуры.
Уж лучше пусть Марха тянется к знаниям различного содержания просто для саморазвития. Это никому еще не помешало. Или делает это, чтобы утолить желание — хоть как-то заполнить свободное время.
Лишь бы не решила втайне слепо поклоняться «идолам» империи!
Мои тягостные думы прервал внезапно возникший Феофан:
— Читал уже графскую книжку?
Я утвердительно кивнул и спросил:
— А сама Марха умеет читать?
— Сколько ее учили-учили, она до сих пор только по слогам бекает-мекает, — усмехнулся он. — Так что будешь читать снова и снова, да еще и одну и ту же книжку. Эту графскую. Ты свободен? Она тебя уже отпустила?
— Марха сейчас в уединении, наверное, предается ощущениям, как цивилизация неумолимо проникает в нее, — ответил я, пытаясь проанализировать слова друга.
— Ну да, может, цивилизация, а может, еще что-то другое в нее проникает, — иронично хохотнул Феофан и предложил: — Пойдем поработаем?
Конечно же, я с энтузиазмом согласился.
Я увлеченно хватался за любую работу на стойбище — от колки дров до ухода за лошадьми — и старался выполнить ее быстро, качественно и до конца.
Пусть племя видит, что приношу ощутимую пользу, и меня можно, если не прямо сейчас, то в ближайшем будущем уж точно — не называть унизительно «имперцем», а заслуженно считать — человеком ВЕТРА…
* * *
Феофан не врал. Действительно, когда я дочитывал осточертевшие мемуары того графа, Марха не доставала из шкафчика другую книгу, а требовала, чтобы я перечитывал эту же самую снова.
Мои попытки улучшить ее навыки в чтении не увенчались успехом. Прилежной ученицей ее никак нельзя было назвать. Любые занятия быстро наскучивали ей, особенно те, что требовали от нее хоть маломальских усилий.
