Теперь я был уверен, что стремление Мархи к «цивилизации» основано лишь на ее эмоциональных потребностях. Но такое мнение нисколько не умаляло степени величия и уникальности дочери вождя в моих глазах.
Каждодневные чтения занимали непродолжительное время. Изабелле этого было явно недостаточно, и она требовал показывать по вечерам сценки из «дворцовой» жизни.
Вот только сплошь и рядом они носили исключительно интимный характер.
Так желала Изабелла.
Я придумывал что попало, щедро приправляя вечерние «представления» скабрезными шуточками. «Фрейлины», разохотившись, тоже вносили свою посильную лепту. А Марха либо каменела лицом, либо с упоением ковырялась в носу, либо хохотала так, что сотрясался шатер.
Что подтверждало мои предположения о ее болезненной зависимости к эмоциональным развлечениям, правда, в столь извращенной форме.
Что ж, зов плоти, получается, часто звучит посильнее зова разума даже у идеальных людей — людей ВЕТРА…
Надо отдать должное Мархе — весь день она не изменяла принципам и жизненному укладу своего великого племени и только вечером — всё переворачивалось с ног на голову.
Она перевоплощалась в королеву своей вымышленной империи, а я и Уля с Эдитой, иногда и служанки дочери вождя изображали придворных, становились ее «королевским двором».
— Ваше сиятельство, какое из отверстий вы предоставите в мое распоряжение после этого чудесного бала? — прикидываясь князем, спрашивал я у «графини» Ули.
— Да как вы смеете ставить меня перед таким выбором?! — негодующе восклицала она и тотчас добавляла уже игривым тоном: — Решайте сами…
Мы чинно раскланивались и, естественно, переходили к практической части…
— Баронесса, вы любите сосательные конфеты? — интересовался я у Эдиты.
— Безмерно! — отвечала она, закатывая глаза. — Сплю и вижу «Петушки на палочке»!
— Вам несказанно повезло! Есть у меня один «Петушок». Специально для вас! — подмигивал я ей, и мы приступали к делу…
Меня уже стало мутить от всего этого, а Марха всё никак не могла унять свое любопытство. И я не в силах был сказать ей хоть слово против, не смел даже попытаться перенаправить ее неуемное стремление к «цивилизованности» в другое русло.
Этим бы я наверняка обидел ее, эту славную девушку! Допустить даже намека на подобное, я бы никогда не решился. Она ведь такая милая!
Она — ТА, КОТОРУЮ Я боготворю!
Потому и безоговорочно выполнял все ее прихоти и потворствовал ей во всём, безустанно изобретая пошлые ролевые игры и складывая потешные фразы.
Правда, от меня много сообразительности и не требовалось.
В том, что неугасимо интересовало Марху, было лишь ботаническое — на уровне пестиков и тычинок…
* * *
Только через пару недель эйфория, вызванная зельем, заметно утихла, но в моем восприятии почти ничего не изменилось, просто я стал вести себя немного сдержаннее.
Ну не сказать что прямо уж во всём…
Однако отныне не настолько бурно, как это было вначале, я восторгался измененной реальностью, правда, желание сбежать отсюда — у меня будто никогда и не возникало.
Но при этом осознавал, что мой разум порабощен, и я стал абсолютно безвольным человеком и с удовольствием выполняю любые просьбы и даже приказы кочевников — чувствуя себя частью этого великого народа!
В один из обычных дней после традиционного чтения дочь вождя отпустила меня до вечера, может, у нее возникли девичьи хлопоты, а может, она желала провести время в уединении и самостоятельно побыть Изабеллой.
Я бродил по стойбищу, подыскивая для себя достойное занятие, — такое, чтобы непременно тяжелое и обязательно на глазах у кочевников. Мне ведь всё еще нужно доказывать, что я уже стал человеком ВЕТРА. До сих пор я никак не мог понять: приняли меня наконец-то в племя официально или всё еще нет? А спросить об этом отчего-то стеснялся.
Из шатра вождя выскользнул Феофан и подошел ко мне, улыбаясь во всё лицо, заросшее буйной щетиной.
— Как у тебя с Мархой? — лукаво подмигнув, тихо спросил он. — Не совокупился еще с ней?
— Да как ты смеешь о таком даже заикаться! — вспыхнул я возмущенно. — Она ведь сама непорочность! Есть, конечно, странности… Но они крайне очаровательны!
— Ты еще не оклемался или такой и есть дурачок по жизни? — участливо посмотрел на меня кочевой друг. — Она страсть как этого хочет, но боится. Вождь ее насильно замуж отдать не может, так здесь не принято. Он ждет, когда дочка сама «созреет» и решится. А Марха — всё никак. Так что если у тебя получится, то прямо сразу станешь важным человеком в племени. Но коли не угодишь ей, и она пожалуется, ее отец тебе мигом голову оторвет. Так что прежде хорошенько подумай…
— Выходит, я уже стал человеком племени? — с волнением уточнил я о том, что меня мучило постоянно.
— В такой-то одежде? Вряд ли, — окинув меня взглядом, усмехнулся Феофан.
«Действительно! — мысленно спохватился я. — Как я могу считаться человеком ВЕТРА, если до сих пор хожу в имперском тряпье?!»
— Мне можно переодеться? — с надеждой спросил я у друга.
— Конечно, — отозвался он, даже как-то до обиды буднично, и отвел меня к местным портнихам.
В одном из шатров, куда я еще не захаживал, две женщины по просьбе Феофана быстро принарядили меня в «кочевое», наспех стянув между собой разномастные куски шкур тонкими жилами. Бесцеремонно раздели меня до исподнего, набросили мне на плечи новой наряд и внесли последние штрихи — подтянули и приладили по фигуре болтающиеся и топорщащиеся сикось-накось детали моего обновленного гардероба.
— Ну вот, — одобрительно сказал Феофан, осмотрев меня со всех сторон. — Выглядишь, как заправский кочевник.
Я был безмерно счастлив и горд!
Теперь никто не усомнится в том, что я настоящий человек ВЕТРА!
— Скорее всего, я и был кочевником изначально, — предположил я (Ведь и вправду такое могло бы и быть, я же не знаю, в чьем теле нахожусь, если это так). — Не помню просто. А здесь меня не признали, потому что я из другого племени. Их же много еще на тутошнем белом свете?
— Хватает, — ухмыльнулся друг и спросил: — Пойдешь с нами в горы, поохотиться на обозы?
— Разумеется, пойду! — обрадовался я. — Пощиплем проклятых имперцев!
Во мне кипела злость к империи не только из-за воздействия зелья, а еще из-за того, что эта пресловутая «цивилизация» сбила с толку мою ненаглядную благодетельницу! Одурманила ее своей кажущейся привлекательностью.
— Да поглотит их МЕРТВЫЙ ВЕТЕР! — воодушевленно воскликнул я.
Честно говоря, до сих пор не понимал, что это означает на самом деле: мистический дух ВЕТРА или все-таки неуправляемая природная стихия? Но уже охотно использовал это недоброе пожелание кочевников в своем лексиконе.
— Куда подует ВЕТЕР, туда нам и дорога! — похоже, слегка кривляясь, гаркнул Феофан, когда мы подошли к его безмолвным соратникам, поджидающим нас на краю стойбища.
Они покосились на меня не очень-то дружелюбно и демонстративно поправили луки и колчаны со стрелами за своими спинами. Я тотчас сообразил: у меня-то нет никакого оружия! Метнул глаза на Феофана — у него есть и лук, и сабля какая-то на боку болтается. Только сейчас я это заметил.
А я совсем пустой, так куда прусь?!
Феофан перехватил мой взгляд, хмыкнул и указал пальцем на копье, прислоненное к шатру, стоящему неподалеку.
Я понятливо кивнул, сбегал туда и вернулся уже при оружии.
Двинулись в путь пешком. Я шагал рядом с Феофаном, внимательно вслушиваясь в его россказни. Он говорил о том, что племя недавно перебралось в эти края — ВЕТЕР привел. Может, это и не вольная земля, а к империи относится, но хозяева пока не объявлялись.
А о тракте, ведущему к божественному храму и петляющему среди глухих гор, на котором можно недурно поживиться, он слышал давно, когда сам еще жил в империи. Вот только кем он был, какому роду служил и почему сбежал в дикие края, Феофан так и не упомянул, а я и не интересовался.
