Но последнее время кольчугу тсаревич все равно носил. И от приглашений на пирушки отказывался, отговариваясь занятостью. Одного друга он уже потерял. И не хотел, чтобы та же судьба постигла остальных.
О чем отец знает? О чем только догадывается? Если бы тайной службе удалось перехватить хоть одно письмо, Витор вел бы себя совсем иначе. Насмешничал. Издевался. Намекал, пока Шарес не вспылил бы, а там устроил бы сыну взбучку, закончившуюся многомесячной ссылкой в какую-нибудь глухомань, якобы с охраной, а по сути со стражей.
Конечно, можно было соврать. Придумать что-нибудь достаточно невинное, покаяться и притвориться дурачком: мол, не вели казнить, хотел как лучше, а что за отцовской спиной – так не подумал, что батюшка на такую мелочь осерчает.
Но тсаревич слишком хорошо знал отца. С возрастом тот стал недоверчивым и подозрительным, и даже будь исповедь сына чистой правдой – ему все равно не поверят, прочно запишут в ряды врагов и заговорщиков.
Остается только одно: не признаваться вообще. Вести себя как обычно. Не давать больше поводов для подозрений… но, пресветлая Хольга, как же это тяжело! Надо потерпеть еще три года. Всего три года. А если…
«Отец – прекрасный правитель, – строго напомнил себе Шарес. – А я – его преемник и должен в первую очередь думать о благе тсарства, а не своем. Ничего. Мы молоды. Еще успеем».
Целых три года. А если пять?!
Витор бегло просмотрел сделанные во время суда записи и, презрительно фыркнув, бросил листки обратно; несколько слетело на пол. Писец испуганно вжал голову в плечи, однако тсарь его даже не заметил. Сыночек. Кровинушка. Чья только, интересно? С женой они жили в любви и согласии, но кто поручится, что во время одной из размолвок ее внимание не привлек статный красавец из стражи, как привлекали самого тсаря придворные дамы? Иртан был копией отца, а этот… и нос не тот, и губы тонкие, и подбородок бабий, круглый. Витор глянул на чисто выбритого, будто нарочно подчеркивающего свою инакость «сына» и распалился еще больше. Снюхался с саврянами, ублюдок! Тайные послания им шлет! Небось спит и видит себя на троне, пусть и на поводке у белокосых! Ну да ничего. Тсарь стар и болен, но еще успеет. Все уже почти готово. Еще неделька, и можно начинать. Тогда-то крысеныш больше не сможет скрывать, на чьей он стороне, – но тайная служба наготове и следит за каждым его шагом.
– Вечером будет прием в честь послов из Лоени. Постарайся договориться с ними хотя бы на седьмую часть, – сварливо распорядился Витор. – Уж точно не меньше девятой.
– Да, ваше величество. – Тсаревич почтительно поклонился и, уже поднимая голову, столкнулся с тсарем взглядом.
«Что было в письме?!» – пылал яростью отцовский.
«В каком письме?» – невинно отвечал ему сыновний.
Витор ошибался. В Шаресе было куда больше от него, чем тсарь думал: тот же ум, та же отвага, те же помыслы, те же мечты.
Но жизнь изменяет людей куда сильнее крови. И, увы, сами они этого зачастую не замечают.
* * *
Рыска и Жар затаив дыхание глядели, как Альк выковыривает пробку из пузырька. Листок с письмом уже лежал, разглаженный, у саврянина на колене.
– Может, сначала на краешке попробуешь? – предложил вор. – Вдруг не угадали?
– И что – вернемся за другим?
– Нет, – вздохнув, согласился Жар, шмякаясь с корточек на попу. – Эх, надо было хоть штучки три прихватить, на всякий случай!
– Вот сам бы «свечой» и поработал, раз такой умный. – Альк сорвал былинку с пушистым колоском и обмакнул его в пузырек.
– Я ж не крыса, – удивился вор, не понимая, почему Рыска побледнела и отодвинулась. – Можно было любых взять, наугад. Десяток распихали бы по карманам…
– А толку нам с десятой части письма? – Альк вытащил колосок, по-прежнему зеленый, но слипшийся и набрякший. С виду «чернила» ничем не отличались от обычной воды.
– А толку с вообще испорченного?
Саврянин упрямо сжал губы в линию и провел травинкой по листку, одним взмахом перечеркивая его, как некогда свою судьбу.
Бумага всосала влагу, как песок. «Попробовать на краешке» по-любому бы не удалось, разве что нарезать письмо на кусочки. Осушенный колосок распушился, и Альк снова потянулся им к пузырьку, но это оказалось излишним. Листок начал темнеть, весь сразу, словно действительно погружаясь в тень.
Светлыми остались только буквы.
Рыска успела только понять, что написано по-ринтарски, как саврянин поднял бумажку и жадно вчитался.
Наблюдать за его лицом оказалось не менее интересно. Сначала оно вытянулось, даже челюсть начала отвисать, но Альк вовремя спохватился и ее подобрал. Затем белокосый (неужели?!) слегка покраснел, хмыкнул и встал, держа листок на вытянутой руке, будто из него, как из окошка, било в глаза солнце. Жар с Рыской тоже вскочили, даже пламя колыхнулось и нетерпеливо затрещало, а позабытый котелок с шипением плюнул в угли закипевшей водой.
Саврянин перечитал письмо два раза – Рыска видела, как его взгляд перескакивает с нижней на верхнюю строчку. Потом он вообще остекленел: Альк пытался поверить, что на листке написано именно это.
– Ну? Что там?! – приплясывал рядом изнывающий от любопытства Жар.
– Покажи! – потеребила саврянина и Рыска.
Альк заколебался, но все-таки отдал ей листок – хотя тайна была крупновата даже для сына посла, не то что для простой весчанки.
Чтобы разобрать текст, девушке понадобилось втрое больше времени: почерк мелкий, незнакомый, да и волновалась она здорово. За минувшие дни Рыска успела напридумывать столько секретных посланий, что на дюжину сказок хватило бы: и карта старинного клада, и страшный заговор против тсаря, и шпионский доклад… Но такое!
– Ой… – сказала девушка, прижимая ладошку к левой щеке. Правая продолжала алеть, будто свеклой намазанная.
– Да вы что, издеваетесь, что ли?! – возопил вор. – Читай вслух!
– Я… я не могу. – Рыска поспешно вернула письмо саврянину и прикрыла вторую щеку. – Пусть Альк.
– Еще чего. У меня от первой половины челюсти сводит. – Белокосый потер подбородок, будто пытаясь избавиться от потеков чего-то липкого и приторного.
– А у меня – от второй! – поспешно добавила Рыска. – Особенно там, где про ноги и дальше.
– У вашего тсаревича весьма богатое воображение, – согласился Альк. – А судя по тону письма, и опыт.
– Но откуда?! – Рыска переложила ладони со щек на уши, тоже раскаленные докрасна.
Это для Алька как раз не было загадкой.
– У нас же якобы мир. Послы постоянно ездят, и вашу сторону возглавляет младший тсарский сын. По неделе-другой живет в гостевой части дворца, дожидаясь приема, – надо ж чем-то занять свободное время.
