– Боюсь, не выйдет, мадам, – сказал я. – Мистер Романов сегодня вообще недоступен.
– Что значит «недоступен»?! – осведомилась она. И пока я гадал, что на это ответить, – я понимал, что она из тех людей, кого мелочь вроде гриппа не остановит, – она, по счастью, продолжила: – И вообще, кто вы такой?
Тут я почувствовал себя в своей стихии.
– Я тут временно, мадам, – сказал я. – Мистер Романов нанял меня ухаживать за слоном.
– За слоном?! – воскликнула она. – Да он, никак, цирк устроить надумал?
– Тут, кажется, довольно много животных, мадам, – продолжал я, – но что касается того, что мистер Романов намерен с ними делать, для меня это тайна за семью печатями. Быть может, вы предпочтете перезвонить, когда мистер Романов сможет ответить на ваши вопросы лично?
– Разумеется, – ответила она. – Только скажите, когда это будет.
– Это не так-то просто сказать, мадам, – ответил я, – но, поскольку он нанял меня всего на неделю…
– На неделю! – воскликнула она, а потом добавила: – Пфа! – в точности как моя матушка, когда я доводил ее до белого каления.
В трубке раздалось: хлоп! щелк! бип-бип-бип…
Я невольно улыбнулся, аккуратно положил трубку рядом с телефоном, чтобы он больше не тревожил ни меня, ни Романова, и пробрался в странную, футуристическую ванную. Я помню, как снял с себя одежду и развесил ее на теплые трубы сушиться, но больше я не помню почти ничего, кроме того, что диванчик, к которому я стремился, оказался даже лучше, чем я думал.
Насколько я помню, всю ночь мне снилась Родди. Наверное, такое уж свойство у этого дома: Романов говорил, что ему снился я с толпой детей, и в моих снах Родди тоже все время была с целой стаей ребятни. Я все повторял ей: «Мне надо поговорить с тобой наедине!», а она смотрела озабоченно и отвечала: «Ну как ты не понимаешь? За ними же некому присматривать, кроме меня». Тогда я пытался ей объяснить: «Если мы не поговорим, все обрушится». А она парировала: «Это все из-за саламандр». Снова и снова, в самой разной обстановке. Это было просто безумие какое-то.
На следующее утро меня разбудил телефон. Он все звенел и звенел.
Я проснулся ровно настолько, чтобы издать хриплый звериный рык и выбраться в коридор, кутаясь в полотенца, которые я использовал вместо одеял. Я же вам уже рассказывал, какой я бываю, когда только что проснулся. Я налетел на столик и сшиб с него телефон. Телефон я оставил валяться на полу, наклонился и принялся на ощупь искать трубку, а когда я ее нашел, то немного потряс, чтобы телефон заткнулся. Когда это не помогло, я приложил трубку к уху и снова издал звериный рык.
– Ну на этот-то раз это ты, Романов? – осведомился голос ужасной женщины.
– Гра-а! – ответил я.
– Нет уж, послушай меня! – сказала она. – Я старалась, я очень старалась все простить и забыть, и, видит бог, я пыталась прожить на те жалкие гроши, что ты мне уделяешь…
Я застонал. Видимо, именно это самое сделал бы и Романов, потому что она решила, будто я – это он. Она все трындела и трындела. О том, как тяжело выглядеть прилично, когда денег так мало, и о том, как люди на нее косятся, оттого что она вынуждена по два раза появляться в одном и том же платье, и так далее, и тому подобное. Меня это достало, и я спросил: «Почему бы вам в таком случае не попытаться заработать денег самой?» Но получилось только:
– Помумепапазасай?
– Чего-чего? – переспросила она. – Романов, ты что, пьян?
– Нет, – ответил я, – я просто еще не пил кофе.
Точнее:
– Постощениффе.
– Ты пьян! – провозгласила она почти торжествующе. – Романов, я всерьез о тебе беспокоюсь. Здесь ты мог бы сделать блистательную карьеру! Весь мир был у твоих ног – а ты бросил меня и похоронил себя на этом острове! Я тогда тебя не понимала, я тебя не понимаю и теперь. Я слышала, что ты собираешься открыть цирк. Откровенно говоря, меня не удивляет и то, что ты начал пить. Тебе следует немедленно вернуться и занять свое место среди достойных людей с правильным взглядом на жизнь, пока ты не погиб окончательно. Ты ведь знаешь, что я могу позаботиться о тебе. Я могу тебе помочь, Романов! Я думаю, ты попал в плохую компанию – мне совершенно не понравился этот парень, которого ты нанял, а этот слон, на мой взгляд, – просто крик о помощи!
Примерно в этот момент я попытался заставить ее заткнуться, положив трубку обратно на телефон, но это не помогло. Ее голос по-прежнему не умолкая гремел на весь коридор. Она продолжала распространяться о том, какой Романов слабохарактерный и как ему нужна достойная женщина, которая его поддержит. Минут пять я сидел на полу и слушал, думая о том, как неудивительно, что Романов ее бросил, и гадая, как все-таки ее заткнуть. Я был еще слишком сонный и соображал плохо, но чувствовал, что ее голос доносится сюда с помощью магии откуда-то из-за моего правого плеча. Тут все делалось с помощью магии. Это навело меня на мысль. Я вздохнул и снова снял трубку.
Она к тому времени разозлилась. Она орала:
– Романов, отвечай, слышишь?! Если не ответишь, можешь быть уверен: я сделаю именно то, что обещала! Я ведь тоже могу манипулировать магией, знаешь ли! Если ты по-прежнему будешь упрямиться, я возьму в свои руки всю власть, которая мне доступна, и тогда ты пожалеешь! Возможно, у меня на это уйдут годы, но я это сделаю, и тогда – берегись! Меня уже тошнит от твоего отношения…
«Куда-ах-тах-тах-тах-тах!» – думал я, тщательно прослеживая линию, по которой ее голос поступал в дом, и когда я ее нащупал, я вроде как отвернул линию в сторону, наподобие того, как переводят стрелки в часах. Ее голос сделался сперва хриплым, потом ослабел, затем превратился в прерывистый шепот и наконец совсем умолк. Я чувствовал, что жена Романова по-прежнему что-то говорит, но теперь она говорила совсем не в том направлении. Ее голос уносился куда-то в море, и в коридоре снова воцарились тишина и покой.
«Кайф какой!» – подумал я и побрел, кутаясь в полотенца, разыскивать свои шмотки.
Шмотки высохли, но сделались жесткими, как картон. Пока я разгибал их, чтобы снять с труб, у меня создалось впечатление, будто трубы теперь больше похожи на обыкновенные, но я все еще плохо видел, поэтому уверен быть не мог. И кухня, когда я туда добрел, выглядела иначе: как-то меньше, что ли. Но мне нужно четыре чашки кофе, прежде чем я сделаюсь похож на человека, и я отдал приоритет кофе. Я ориентировался по нюху. Нюх у меня хороший. Я нашел банку с кофе, кружку и ситечко, а пока я разыскивал чайник, раздался звон – звон исходил от блестящей черной духовки, внутри которой горел огонь; вчера вечером я ее точно не видел. Я заглянул туда и обнаружил внутри свежеиспеченный хлеб.
«Неплохо!» – подумал я и принялся вынюхивать масло.
Эти поиски привели меня к окошку над раковиной, где стояла масленка, погруженная в миску с водой, чтобы масло не таяло. Пока я нащупывал масленку, окошко распахнулось и в него сунулось что-то липкое и гибкое, которое попыталось вцепиться мне в лицо. Я шарахнулся назад и едва не взвизгнул. От ужаса глаза у меня распахнулись сами собой. Сердце отчаянно забилось, и я в мгновение ока пришел в нормальное состояние. Потом оказалось, что это было к лучшему, но в тот момент я изрядно разозлился. Быть сонным и просыпаться постепенно – это моя личная роскошь, а липкое и гибкое оказалось всего-навсего хоботом Мини, которая пришла проверить, не помер ли я тут за ночь.
Я выругался.
– В доме сделалось ужасно тихо, и я не знала, куда ты делся! – объяснила она.
– Да я просто спал, идиотка! – рявкнул я.
– Ой! – сказала она. И снова принялась вести себя как смущенная школьница. Я слышал, как где-то за окном ее задние ноги трутся одна о другую. – Я ужасно извиняюсь, но я…
– Опять голодная! – проворчал я. – Господи! Да ведь ты вчера вечером умяла целый сарай сена и сахарного тростника!
– Ну, козе тоже кое-что досталось… – виновато промолвила слониха.
– Ладно, ладно, ладно! – ответил я и вышел на улицу: теперь дверь на улицу открывалась почему-то прямо из кухни.
Я прошел вдоль дома к сараю. Сарай был почти пуст, как ему и положено. Только в углу завалялся какой-то жалкий клочок. Когда я вошел, коза как раз исправляла это упущение.
– Пшла вон! – крикнул я ей.
Коза, не переставая жевать, развернулась в мою сторону, явно собираясь встретить меня демоническим взглядом. Но тут она заметила, в каком я настроении. Клянусь, я видел, как она буквально на глазах передумала. Она послушно выбежала на улицу.
Я захлопнул дверь сарая.
– Слоновьей еды, – сказал я. – И куриной. И кстати уж, козьей тоже.
Когда я снова отворил дверь, сарай был забит под потолок: там было сено, веники и большие брикеты комбикорма, которые я с трудом дотащил до кормушки.
– Ладно, – буркнул я, зачерпывая ведром зерно, – и впредь позаботьтесь о том, чтобы сарай все время был так же полон, как сейчас, иначе я потребую объяснений. Понятно? Не вижу никакого смысла попусту хлопать дверью. Пусть слониха ест, сколько ей надо.
