понимала куда ее занесло. Все стало бледным, кривым. Стены, мебель, пляж, океан. Но никто не кричал в ужасе и не вызывал полицию. Люди в ресторане сидели за столиками как ни в чем не бывало.
Где-то далеко под землей шел поезд метро. Призрачный свет мертвых звезд заливал побережье. Лодки качались. Мачты молчали. Только шорохи, скрипы.
— Что-то случится.
Линдеманн хмыкнула.
— Плевать. Скоро мы отправимся в кругосветку. Настоящее приключение. Вокруг света, подружка. И ничто нас не остановит. Мы свалим отсюда.
Девушка отставила пиво в сторону и положила на стол все свои деньги.
— Мой задаток за место на яхте. Завтра я привезу еще больше.
— Твой отец сейчас в городе?
— Нет.
— Хорошо.
Линдеманн сгребла деньги и спрятала их под футболку.
Девушка спохватилась.
— У меня ничего не осталось, чтобы добраться домой.
Блондинка пожала плечами.
— Ничего. Аарон тебя подвезет.
Она кивнула на парня, который только что вошел в бар-ресторан и оглядывался по сторонам.
— Он наш капитан. Сейчас я вас познакомлю.
Линдеманн заложила пальцы в рот и как следует свистнула.
______________
Аарон высокий и стройный.
Широкие плечи. Сильные руки. Накачанная грудь.
Он не красавец, как в кино или на обложках журналов. Но на него приятно смотреть. Он словно скульптура. Без малейшего изъяна. Глаза ровно посажены, лоб не слишком высокий. Волевой подбородок.
В его внешности присутствует некая грубая мужественность. И он кажется скрытым, недоступным. Девушка чувствовала рядом с ним неудержимую силу, которая могла схватить ее и потянуть за собой.
Он ведет автомобиль спокойно, без лишней суеты. Никаких обгонов и превышения скорости. Машина тяжелая. Она не спорт-кар или какой-нибудь дутый, пластмассовый универсал.
— Это Land Rover Defender 1983 года.
Голос у Аарона низкий с намеком на хрипотцу.
— Больше не выпускают. Он последний такой — с лестничной рамой, всеядным дизелем, неразрезными мостами. И совсем молодой старичок. Четыреста тысяч набегал. Распредвал приводится цепью, мир раздолбится, а эта шутка будет все там же.
Она никогда не интересовалась автомобилями, но слушает внимательно. Аарон говорит увлеченно. Она могла бы полюбить его только за голос. Лежать в темноте. И слушать об устройстве двигателя внутреннего сгорания. О масле в агрегатах трансмиссии и ШРУСах моста.
— Я не люблю быстрой езды. Иначе придется «ловить», постоянно подруливать. Этот пацан для другого. Он для души. Владеют им настоящие мужики. Те, кто на природе живет и вкалывает, работает в поте и грязи.
Он постучал по рулю.
Она улыбнулась. И почувствовала себя дурой.
Аарон ничего такого не говорил. Никаких шуток. Сальностей или подколов. Он все время болтал о внедорожнике. По сути мальчишка, который влюблен в свои игрушки и еще долго не будет замечать того взгляда, которым смотрела на него девушка.
Она захотела рассказать ему что-нибудь важное. Такое же ценное, как для него Land Rover Defender 1983 года.
Пришлось подождать. Но где-то на полпути к маяку парень наконец-то умолк.
И она, набравшись смелости, кинула ему пробный шар:
— В детстве у меня была змея. Ее звали Хатира.
Аарон посмотрел на нее долгим немигающим взглядом и едва не вырулил на встречную полосу. Там никого не было. Но машина вильнула, и девушку кинуло к парню. Она почувствовала его кожу; вдохнула запах.
В глазах потемнело. Берег и океан. Горы и хвойный лес. Все кружилось. Мелькало.
Когда она заговорила, ее голос дрожал:
— Теперь на побережье нет птиц. Все улетели. Хатира ела их яйца. Ничем другим она не питалась. Вскрывала скорлупу, словно консервный нож. По утрам она пряталась в рукаве моего платья. Обвивала руку от кисти до плеча. Холодная. Сонная. Иногда она просыпалась и к шепоту океана присоединялся шуршащий звук трущихся друг о друга чешуек. Так она пела. Потом выглядывала наружу и, убедившись, что на берегу нет птиц, уползала обратно в рукав. Черный ручеек. Моя скользкая ночь, которой нет никакого дела до света дня. Хатира не любила океан. Он слишком мокрый.
Девушка погладила себя по руке.
Там никого не было.
— Ты чего любишь змей?
Этот вопрос застал ее врасплох. Он был глупым. Как диалог в скабрезном романе из тех, что читала Анат.
— Они все ядовитые. Вроде. У моего братана была ручная одна. Типа мы как-то привязали к ней петарду. Так ее разорвало на две равные части. Шесть сантиметров. Два раза. Мы посчитали.
Машина свернула на узкую грунтовую дорогу, ведущую к скалам и дальше на холм к маяку. Аарон нажал на тормоз. Он выключил двигатель и некоторое время просто сидел, глядя вперед на старый дом.
— Тебя когда-нибудь целовали?
Она покачала головой.
Аарон потянулся к ней. Его лицо стало ближе. Оно закрыло собой океан и песок. Словно весь мир исчез. Они остались вдвоем. Еще чуть-чуть и их губы коснутся.
Делать было нечего.
Девушка нащупала ручку двери и вышла из машины, оставив Аарона и его влажные губы двигаться на встречу боковому окну.
Он какое-то время смотрел ей в след. Затем завел двигатель и уехал ни с чем.
Она ни разу не обернулась. И хорошо. А то бы Аарон увидел, как она смеется. Она не хотела обижать его еще больше. Он бы мог пожаловаться Линдеманн, и кто знает, чем бы оно обернулось. Прощай место на яхте? О таком даже страшно подумать.
Девушка пошла через сад к дому.
Трава и цветы захватили каждый клочок плодородной земли. Дикое поле. Россыпь зеленого, синего, желтого, красного. Маргаритки, георгина, лилии, олеандры, пионы. Все живет, тянется к солнцу, наполняет мир красками.
Нет и следа присутствия человека.
Здесь так было всегда. И никогда не изменится.
Анат говорила, что дом на маяке — странное место.
Он находится вне времени. Существует в разных мирах.
Сюда приходят призраки и мертвецы. Ищут способ начать все сначала. В другой Вселенной. Там. Может быть. Они все еще живы.
Девушка никогда в это не верила.
Но сегодня что-то не так.
Она замерла по среди сада и не может сдвинуться с места.
На пороге дома чужак. Он стучит в дверь. Просит впустить. Просит выйти наружу.
Он проделал долгий путь и добрался до края мира.
Он — это смерть.
Судный день.
Бледный. В черных одеждах.
Ему пора на тот свет.
Но зло существует.
Оно живет в этом доме.
И должно умереть.
Вот он.
Апокалипсис.
Среди пепла и пыли.
Ржавчины и мусора.
Сад разрушен и уже никогда не обретет прежнюю форму.
Высохшая трава и цветы оторвались от почвы и валяются под забором, напоминая
