Вот и сейчас Кинжал удостоился от этой капризной дамы легкого мимолетного поцелуя — никто не обратил особого внимания на юношу, по каким-то надобностям стремительно продвигающегося к самому сердцу лагеря. Никто не заметил и того, что за несколько дюжин шагов до шатра Глаза с юношей произошли странные и внезапные метаморфозы. Казалось, кто-то незримый в один момент влил в его глотку пару амфор самого крепкого вина. Рот чуть-чуть приоткрылся, придав лицу бессмысленное выражение, плечи ссутулились, походка стала нетвердой, а движения — неверными и дерганными. И только взгляд странным образом контрастировал с остальной частью внешнего облика, оставаясь твердым и цепким. Но чтобы это заметить, необходимо было всмотреться в лицо, а шанса на это Кинжал не собирался давать никому, поднимая глаза лишь на секунду и снова приспуская веки.
Этих секунд хватало Кинжалу на многое. У шатра действительно двое раков. Эти с мечами управляться умеют, причем учат их драться именно в паре. Кроме того стражи были абсолютно трезвы и не выглядели утомленными или даже просто скучающими. Видно, меняет их Глаз достаточно часто.
Теперь разглядел Кинжал и стрельца, не отводящего взгляда от шатра с расстояния в дюжину дюжин шагов — сущий пустяк для его длинного лука. Снятого с плеча лука, между прочим.
Да, все так, как рассказали Рикатсу его люди. Только есть еще кое-что, что они не увидели… да и не могли увидеть, наверное. Ведь Рикатс снаряжал на разведку стражников, а Кинжал умел смотреть глазами вора.
Четверо скорпионов образовывали вокруг шатра почти правильный квадрат со стороной в пять или шесть дюжин шагов. Они не стояли навытяжку, подобно ракам. Они не держали ладони на оружии, как это делал стрелец. Они просто сидели на земле в расслабленных позах и от своих товарищей внешне почти не отличались. Разве что все четверо предпочли одиночество компании друзей, да жажду утоляли чистой водой. Но Кинжал выделил их из толпы, словно вместо синих платков на их головах были алые. Охрану он умел различить в любом обличии. А пояса с метательными ножами придавали серьезный вес каждому из этой четверки.
Итого семеро. Причем каждый относится к своей миссии с должной ответственностью, этого Глаз сумел добиться. Как? Ну, рассказ Рикатса о сваренных в вине водолеях в какой-то степени дает ответ на этот вопрос.
Плохо. Не просто плохо — безнадежно. Так, Кинжал? Он позволил себе улыбнуться своим мыслям. Если лезть напролом, разумеется, безнадежно. Только каким же нужно быть глупцом, чтобы лезть напролом.
Кинжал пока не знал, каким именно образом он проникнет в шатер, знал только, что время для этого еще не пришло. Сейчас только самое начало плана, гибкого плана, последние пункты которого пока заполнены только в общих чертах. Сейчас он направлен не на шатер, а на хозяина шатра.
Глаз беседовал с каким-то щуплым дохляком отвратительного вида. Тому не помешал бы платок на голову — чтобы скрыть длинный шрам на лишенном татуировки лбу. Нерожденный, — даже в мыслях Кинжал не смог скрыть чувство омерзения. Человек, который не имел права жить, так как мать не успела его родить в установленный Солнцем и звездами срок. Стрелец, рожденный козерогом, или рак, рожденный львом — что может быть нелепее и абсурднее. Но время от времени кощунственное безумие охватывало родительниц, и те, презрев волю богов, не приносили очистительной жертвы, а сбегали из города вместе с отпрыском. Лесные банды, на добрую половину состоящие из таких же Нерожденных, принимали изгоев в свое смердящее чрево. Капюшон в свое время объединил немалое число таких банд, а теперь…
Кинжал оборвал свои мысли. Про себя отметил, что дохляку и на лицо стоило посоветовать нацепить какую-нибудь повязку — настолько отталкивающим выглядела его приплюснутая физиономия с тонким, почти безгубым ртом и круглыми малоподвижными глазами.
Глаз рядом с ним выглядел великаном, хотя роста был среднего или чуть повыше. В те времена, когда Глаз еще, бывало, захаживал в «Веселую таверну», Кинжал только начинал свой путь по скользкой и опасной воровской тропе. Так что сейчас он видел одноглазого атамана впервые. Любопытно… но ничего примечательного, если, конечно, не считать повязки через глаз. Если убрать роскошную меховую накидку… да еще, пожалуй, этот здоровенный золотой медальон на груди, то останется самый заурядный вор, кем, собственно, Глаз и являлся еще пару лет назад. Бритый череп, худое, нервное лицо с выступающими скулами.
А вот за медальон Кинжал постарался зацепиться взглядом как можно внимательнее. Вещь, безусловно, дорогая и удивительно безвкусная, хотя чем-то неуловимо притягательная. Три извивающиеся змеи, сросшиеся хвостами в центре медальона. Глаза змей — шесть зеленых камней, наверняка изумрудов. Размером украшение превосходило ладонь взрослого мужчины и висело не на цепочке, а на толстой полоске кожи. Неудачно, — подумал мимоходом Кинжал. Неудачно, но не трагично.
Одним отработанным движением большого пальца правой руки он выдвинул рукоятку ножа в рукаве из специально изготовленного кармашка в состояние готовности, когда только согнутый палец не давал оружию упасть в ладонь. Пришло время действовать.
Подковыляв вплотную к Глазу и его собеседнику, Кинжал, похоже, опьянел настолько, что едва стоял на ногах. Глаз скользнул по нему равнодушным взглядом, а вот во взгляде Нерожденного просквозила тень подозрения. Но это уже ничего не значило.
Зацепившись одной ногой за другую, Кинжал сделал пару неверных шагов и, чтобы окончательно не потерять равновесие, вынужден был опереться рукой на плечо Глаза.
— Из… ззвини, атаман, — заплетающимся языком пролепетал Кинжал, прилагая, очевидно, немалые усилия, чтобы устоять на своих двоих без дополнительной опоры в виде визави.
Тот, не думая скрывать своего отвращения, дернулся и сильно толкнул пьянчугу в грудь.
— Пшел отсюда, мразь!
И вот тут наступил самый трудный для Кинжала момент. Ведь так просто — уже просто — было сейчас отшатнуться, еще раз нелепо взмахнув руками, и спрятать амулет в рукаве. Все его существо требовало этого, годами тренированные мышцы жаждали выполнить эти движения самостоятельно, не подчиняясь воли хозяина. Ни Глаз, ни стоящий в шаге дохляк ничего бы не заметили.
Но Кинжал стремился как раз к обратному. Нет нужды объяснять, как сложно заставить окружающих поверить в твое мастерство, коим ты не обладаешь. Но мало кто задумывался, что и скрыть свое умение, особенно от собратьев по цеху, совсем непросто. Ибо твое тренированное тело будет играть не на твоей стороне. Искусный стрелок сможет намеренно пустить стрелу мимо мишени — но зоркий глаз коллеги непременно подметит отточенную скупость движений, твердость руки и правильное расположение корпуса при выстреле. Мастер рукопашного боя может сколь угодно талантливо притворяться неуклюжим увальнем, отвешивая в четверть силы размашистые оплеухи, но от серьезного удара уйдет с проворством, недоступным изображаемой им деревенщине.
