51
Зима прошла спокойно. Я завел большую свору гончих, с помощью которых травил оленей, кабанов, волков, медведей… Пока что зверья в германских лесах больше, чем людей на данной территории. Собаки были, скорее всего, потомками кельтских гончих. У них такая же песочная или светло-коричневая масть, вытянутая морда и обвислые уши, разве что стали мельче — чуть выше полуметра и весом около двадцать килограмм, и преследуют зверя, редко лая и очень вязко, редко кто уходит.
Днем перед рождественской ночью, которую христиане пока не отмечают, провел по просьбе епископа Адальберта рейд по деревням, потому что язычники празднуют зимнее солнцестояние, разжигают большие костры, приготовленные заранее. Мои воины разметывали приготовленные кострища, а тех, кто пытался помешать им, убивали. Так новая человеколюбивая религия прокладывала себе путь к сердцам людей.
В конце зимы моя жена и наложницы, будто сговорившись, нарожали сыновей. От жены Арды получил имя Карл в честь своего деда, а остальных я назвал в честь последних франкских королей — Дагобертом, Хильпериком и Теодорихом — в надежде, что как корабль назовешь, так он и поплывет. Надеюсь, они станут основателями немецких и французских дворянских родов. Я придумал им прекрасную по нынешним временам родословную, будто являются потомками Эдекона через его старшего сына Одоакра, свергнувшего последнего римского императора.
Узнав о смерти Мунузы, я договорился с купцом-иудеем, который возил через мое графство товары с Пиренейского полуострова в земли баваров и саксов, чтобы разузнал о судьбе Лампагии. Весной он привез известие, что вдова-красавица была отправлена Абд-ар-Раханом аль Гафики, вали аль-Андалуса, в Дамаск в подарок халифу Хишаму ибн Абд аль-Малику. Заодно сообщил и вторую, еще более неприятную, новость, что мавры двумя колоннами двинулись на север: одна через Септиманию и восточные районы Аквитании в Бургундию, а вторая пересекла Пиренеи по Ронсевальскому перевалу, ограбила Васконь и направилась к Бордо. Основу армии составляли конные арабы, призванные вали аль-Андалуса для ведения священной войны с неверными, а не берберы и всякий пеший сброд. Карл Мартелл знал об этом от своих осведомителей и разведчиков, потому что отменил намечавшийся поход к Дунаю, где собирался погонять германцев-язычников, и прислал ко мне гонца с сообщением о перемене планов и указанием быть готовым в любой момент быстро прибыть в указанное место, пока не ясно какое, скорее всего, на север Бургундии.
Остаток весны и лето прошли в ожидании нового приказа. Все это время до нас доходили новости одна хуже другой. Армия Эда Большого была разбита под Бордо, а город захвачен из-за предательства моего старого знакомого епископа Григория, который открыл маврам городские ворота, пожертвовав гарнизоном и жителями ради неприкосновенности своей и других священнослужителей и под обещание не грабить церкви. Обещание мавры, конечно, не выполнили, выгребли все ценное, не тронув только дом епископа, но почти все служители культа уцелели. Дальше армия вторжения разделилась на отряды, большие и маленькие, и принялась грабить беззащитную теперь Аквитанию, медленно смещаясь на север. Эд Большой сперва заперся с остатками армии в Тулузе. Поняв, что тратить время на осаду его столицы враги пока не собираются, отправился к Карлу Мартеллу просить помощь. Как догадываюсь, платой будет, скорее всего, признание себя вассалом франкских королей, понижением статуса с независимого правителя до герцога, и уступка каких-нибудь северных и/или западных территорий. В конце лета ко мне прискакал гонец с приказом срочно прибыть со своим отрядом в Париж и предупреждением, что по пути могу встретить отряды мавров.
52
Эту долину неподалеку от Пуатье, в месте впадения реки Клен во Вьенну, левый приток Луары, выбрал я. Две реки с высокими берегами, густо поросшими деревьями, образовывали почти прямой угол и прикрывали нашу армию с флангов и тыла. За нашей спиной был брод, сравнительно глубокий, по которому переправлялись через Вьенну путники, следующие из Пуатье в Тур. По обе стороны от дороги были островки деревьев и кустов. Когда-то здесь был луг, который забросили, и он постепенно зарос. Там, от берега одной реки до берега другой, стояла наша пехота, построенные в фалангу глубиной в шестнадцать шеренг. В первых находились ветераны в хороших доспехах и с длинными толстыми пиками, изготовленными по моему совету. Здесь были не только франки, но и саксы, фризы, баварцы, алеманны — все, кто пришел по созыву ополчения или зову сердца. Позади фаланги и чуть выше по склону расположились лучники. У пехоты был строжайший приказ держать оборону и ни в коем случае не преследовать противника, если будет отступать. Именно так, притворным отступлением, мавры расстроили ряды армии Эда Большого во время сражения под Бордо и разгромили ее.
Ближе к броду находилась в резерве наша конница, около двух тысяч копейщиков в хороших доспехах, которой по приказу Карла Мартелла командовал я. Мы были готовы прийти на помощь там, где потребуется. Обоз остался на противоположном берегу Вьенны, лишь часть арб, тяжело нагруженных зерном, перекрывала в несколько рядов дорогу и еще два места, где деревьев и кустов было мало, чтобы остановить вражескую конницу, если сумеет прорваться через фалангу. По моим прикидкам под командованием мажордома всех франков находилось около десяти тысяч воинов и тысяч пять слуг, возниц и погонщиков, которым было поручено охранять обоз.
Врагов было примерно столько же, может, на пару тысяч больше, но почти две трети армии составляла конница — лучники и копейщики, а часто и то, и другое, по ситуации, причем почти у всех были хорошие доспехи: прибарахлились в Аквитании. Пехота служила опорой для конных атак, прикрывала мнимые отступления, давала возможность перестроиться в тылу ее и напасть снова, ударив с флангов. Огромный лагерь мавров находился в долине километрах в трех от нас, и оттуда по вечерам доносились пьяные крики и смех, в том числе и женский. Нагрузились они знатно. Арбы с добычей опоясывали лагерь в три кольца, и всё равно часть стояла внутри между шатрами. Пленников набрали столько, что их пришлось размещать отдельно, в следующей долине, которая в паре километрах от первой.
Мне показалось, что появление франкской армии, готовой к бою, было для мавров неприятных сюрпризом. Скорее всего, думали, что больше не осталось сил, способных остановить их, помешать грабить. Ведь в прошлый налет на Бургундию и Нейстрию только Эд Большой отважился напасть на мавров, а теперь он разбит. Они осадили Пуатье, который, к моему удивлению не сдался, поверил посланнику Карла Мартелла, что помощь рядом, и отправили несколько отрядов дальше на север. Один из них, пара сотен всадников, попал в мою осаду, спаслось всего несколько человек. После этого мавры оставили небольшие силы осаждать Пуатье, продвинулись на север к тому месту, где находились сейчас, и, как догадываюсь, разослали гонцов с приказом прибыть к месту будущего сражения всем отрядам, которые гребенкой прочесывали Аквитанию и восток Бургундии. Первые два дня ожидания мавры вели себя более-менее осторожно, выставляли много дозоров и высылали во все стороны патрули, а потом, поняв, что нападать на них не решаются, начали забивать на охрану. Если бы под моим командованием была пара дисциплинированных, хорошо обученных, римских легиона, я бы воспользовался беспечностью врагов, разметал бы их ночной атакой. В плохо обученных франках и их союзниках у меня уверенности не было, поэтому даже не стал предлагать такой вариант Карлу Мартеллу.
Подозреваю, что многие отряды мавров наплевали на приказ, продолжили грабеж. Выждав неделю, Абд-ар-Рахан аль Гафики ближе к полудню субботнего, октябрьского, довольно прохладного дня приказал строиться для битвы. Теплолюбивым арабам и берберам хотелось побыстрее разобраться с нами и с богатой добычей вернуться на Пиренейский полуостров. С таким обозом топать им туда не меньше месяца, а к тому времени даже на юге Аквитании станет холодновато.
