53
Лето было сухое, и река Клена сильно обмелела. Там, где мы переправлялись, в самом глубоком месте было моему коню по седло. Холодная вода свободно преодолела кольчужные шоссы, кожаные штаны и нижние шелковые, которые прилипли к телу, из-за чего потом долго казалось, что я обоссался. Как подход к реке, так и выезд на противоположном, более высоком берегу были по моему приказу заранее расчищены и подправлены. За время ожидания сражения я несколько раз с небольшим отрядом переправлялся через реку, ездил посмотреть, что творится во вражеском лагере. Удивила беззаботность мавров: со стороны реки дозоры не выставляли. Если бы не боязнь сорвать более важную операцию, я бы наведался к ним ночью с группой отважных парней, поработали бы ножичками. Сейчас мы удалились от реки примерно на километр, после чего выехали на лесную дорогу, идущую почти параллельно ей, и понеслись рысью до того места, где опять же по моему приказу, был по-тихому расчищен подъезд к реке напротив дальнего конца вражеского лагеря. Только последние метров сто пришлось петлять между деревьями и проламываться через кусты. Спуск к реке здесь был пологий и глубина меньше, едва по брюхо моему коню. Удивляюсь, почему мавры не додумались переправиться здесь и ударить нам во фланг или тыл. Наверное, мания непобедимости сработала.
Между арбами, стоявшими со стороны реки, были широкие проходы, чтобы, как догадываюсь, имелся свободный доступ к воде. Охраняли лагерь больные и хитрожопые, которые никак не могли сообразить, кто мы такие? В то, что франки могут напасть на лагерь, им даже в голову не приходило. Я успел проколоть пикой двух, пока остальные не врубились и не избавились резко от своих недостатков, рванув от нас с такой скоростью, на какую не способны здоровые трудоголики. Мы поскакали к центру лагеря, к шатру из красной кожи, ставшей модной сейчас и, наверное, захваченной у восточных римлян. Возле него на пяти шестах развивались треугольные флаги, по несколько штук на каждом, причем зеленые — любимый цвет ислама — были в меньшинстве, преобладали разные оттенки красного.
— Срубить шесты! — приказал я своим подчиненным, а сам привязал коня к растяжке и зашел в шатер.
Внутри стоял ядреный аромат камфары. Курительниц я не увидел, значит, используют, как пищевую добавку. Скорее всего, получают из базилика, который франки избегают, потому что есть поверье, что под этим растением живет скорпион, который заползет в мозг, когда будешь нюхать. В общем, одна из детских страшилок, которые обладают поразительной живучестью даже среди сравнительно образованных людей. Справа и слева от входа сидели на пятках по два толстых евнуха. На их лицах была та неподражаемая невозмутимость, которая появляется, когда избавляешься от самого главного искушения. Дальняя часть шатра была отгорожена плотной темно-красной тканью. Судя по женским голосам, там был полевой гарем.
Баб у меня уже с избытком, поэтому спросил евнухов на арабском языке:
— Где сокровища вали?
Все четверо молча посмотрели на два больших сундука из красного дерева. Оба были заполнены почти доверху недавно отчеканенными, золотыми динарами, но в одном лежал еще и мешок из черного шелка, заполненный драгоценными камнями. Я сдернул с низкого шестиугольного столика атласную скатерть, накидал в нее золотых монет столько, чтобы смог дотащить до своего коня и закинуть ему на круп, завязал в узел, после чего с ним в правой руке и черным мешочком под левой мышкой направился к выходу мимо невозмутимых евнухов.
Все пять шестов валялись на земле. Воины, срубившие их, ждали меня, собираясь, наверное, скакать дальше, атаковать врага.
— Идите в шатер, наберите золотишка! — весело предложил я им. — Только по-быстрому, чтобы нас не захватили врасплох!
Громко и радостно заорав, словно выиграли сражение, воины бросились в шатер Абд-ар-Рахана аль Гафики и соседние.
Я приторочил узел с монетами и мешок с драгоценными камнями к седлу, после чего поехал в тот конец лагеря, который ближе к полю боя. Между шатрами и арбами бегали слуги и рабы, которые шарахались от меня так, словно я прискакал именно для того, чтобы убить их.
Только один, упав на колени, взмолился на аквитанском диалекте германского языка:
— Господин, освободи меня!
— Ты свободен! Отправляйся, куда хочешь! — насмешливо произнес я и поехал дальше.
По пути мне попались шесть арб, наполненных сеном. Наверное, привезли его для тех лошадей, которых мавры держали в лагере на всякий случай. Из-под ближней вылез пожилой крестьянин, скорее всего, аквитанец, в рваной рубахе и замызганных штанах, будто спустился на заднице с мокрой глиняной горки, и уставился на меня, как на привидение.
— Подожги сено, — приказал я.
— Что? — переспросил он.
Я повторил и показал пикой на ближнюю арбу.
— А чем? — задал он вопрос. — У меня кресала и огнива нет.
— Возьми в любом шатре, — подсказал я и добавил шутливо: — Скажешь, что для меня!
— Ага, — молвил он и затрусил в ближний.
Вскоре полыхали все шесть арб, а от них занялись и соседние с мешками с зерном и каким-то тряпьем. Дым был светлый, но достаточно густой, заметный издали.
После чего я поехал к противоположному концу лагеря, приказывая на ходу своим подчиненным, чтобы поджигали всё, что смогут, и двигались вслед за мной. Они уже знатно нагрузились добычей, поэтому действовали с огоньком во всех смыслах слова. Когда мы выехали из лагеря, за нашими спинами полыхало знатно.
Охрана второго лагеря разбежалась еще до нашего приезда. Они правильно поняли, что пожар в главном случился не просто так. Как ни странно, большинство пленников продолжало сидеть и стоять на территории, огражденной арбами, хотя никто не мешал им убежать. Крестьяне, а большинство пленных были именно они — это люди с севшими батарейками, без пинка не способные даже за собственную жизнь побороться. И я пнул их, приказав убираться к чертовой матери, пока мавры не приперлись сюда. Из главного лагеря уже доносились крики на арабском языке.
Мы переправились через Клен. Место оказалось не самое удачное, пришлось спешиваться и вместе с конем карабкаться вверх по склону противоположного высокого берега. Затем долго и медленно ехали по лесу, потому что дорога была здесь далеко от реки. Меня все время не покидало чувство, что мавры вот-вот догонят нас. Заметил, что и мои подчиненные тоже побаивались этого. Завладев богатой добычей, так не хочется вступать в бой! Поэтому, выбравшись на дорогу, понеслись по ней галопом к франкской армии. Свое дело мы сделали — врагов отвлекли, кое-какой урон нанесли. Сегодня мавры уже вряд ли нападут, а завтра обязательно оставят в лагере большую охрану, и нам будет легче отбивать их атаки.
54
Первая часть моего предположения сбылась. Больше мавры в тот день не нападали. Вся их армия убралась в подожженный нами лагерь. Там почти до темноты был крик и гам. Потом стало тихо, даже женского смеха не слышалось. Наверное, все пленницы разбежались, воспользовавшись нашим нападением.
Армия франков до темноты продолжала стоять на том же месте. Точнее, большая часть села на землю, а кто-то даже лег. Незаметно на них не нападешь, так что можно было отдохнуть немного. Слуг послали собрать трофеи и добить раненых врагов. Одного мавра, раненого в правое плечо, взяли живым и привели к Карлу Мартеллу, допросили. Судя по доспехам, это был знатный воин. Он сообщил, что был в личной охране Абд-ар-Рахан аль Гафики, защищая которого получил ранение, упал на землю и оказался заваленным убитыми лошадьми и соратниками, одним из которых был сам вали аль-Андалуса. Труп, на который он указал, был в довольно скромных доспехах, поэтому пленному не поверили,
И ночью фаланга оставалась на поле боя. Вперед выдвинули усиленные дозоры, а остальным разрешили покемарить. Кавалеристам дали зерна, чтобы накормили лошадей, которых не отогнали на пастбище. Карл Мартелл опасался ночной атаки, поэтому вся наша армия была готова по первому же сигналу проснуться и сразу вступить в бой.
