Карл Мартелл на крупном вороном коне и в окружении сотни букеллариев расположился между лучниками и конницей. На нем позолоченный римский шлем с наушниками, назатыльником и продольным гребнем из выкрашенных в красный цвет, конских волос; новая кольчуга из мелких колец и с рукавами длиной немного ниже локтя, поверх которой накинуто что-то типа сюрко с прорезью для головы и завязками по бокам, изготовленного из двух слоев кожи, между которыми приклепаны железные пластинки — своеобразный вариант бригандины; позолоченные наручи, выступающие с внешней стороны руки выше локтя; кольчужные шоссы, заправленные в позолоченные поножи, надетые поверх черных сапог. Морда коня защищена железным шанфроном, грудь — пейтралем из небольших железных пластин, соединенных кольцами, а шея, круп и бока — кольчугой из крупных колец. По нынешним временам такие доспехи стоят, как имение средней величины или даже большое, поэтому позволить их себе могут только очень богатые. Эд Большой, который справа от мажордома всех франков, в своей длинной кольчуге и шлеме наподобие моего выглядит бедным родственником. Правитель Аквитании старательно избегает меня, а если сталкиваемся, делает вид, что не узнал. Я тоже делаю вид, что не знаю, кто это такой, и не хочу знать
Я слева от Карла Мартелла. Подозвал он меня якобы, чтобы спросить, готова ли конница к бою? В ответ услышал то, что хотел. После чего задал следующий вопрос, более важный для него, судя по наигранной улыбке. Вид армии мавров явно произвел на Карла Мартелла слишком яркое впечатление.
— Что скажешь? — мотнул он головой в сторону врагов и затаил дыхание, ожидая ответ.
Я произнес то, что знал из учебника истории, поэтому слова прозвучали твердо:
— Ты победишь и останешься жив.
Мажордом всех франков облегченно выдохнул, улыбнулся искренне, молвил:
— Дай бог! — и трижды перекрестился.
Вслед за ним перекрестились и те, кто находился рядом и видел это, а потом, по цепочке, и остальные букелларии.
Низко, утробно завыли карнаи, после чего мавры пошли в атаку. Это были конные лучники. Передние притормозили метрах в пятидесяти от нашей фаланги, после чего начали обстреливать из луков. Одни стреляли по прямой, выцеливая пикинеров, другие по навесной пытались достать стоявших в задних шеренгах и лучников. Последние отвечали им, причем довольно успешно: то тут, то там падали раненые или убитые наездники и кони. У пешего лучника преимущество перед конным, как в возможности лучше прицелиться, так и уклониться от вражеской стрелы. К тому же, как я заметил, луки у арабов и берберов были, конечно, лучше франкских, но не намного, с гуннскими, не говоря уже о монгольских, им не тягаться. Временами стрел в небе было столько, что казались темной подвижной тучей.
Расстреляв колчан стрел, мавры вдруг прыснули, будто стая мальков, вспугнутая окунем, поскакали в сторону своего лагеря, изображая отступление. Никто за ними не погнался, но несколько командиров в разных частях фаланги на всякий случай проорали «Стоять!». Фаланга задвигалась только для того, что пропустить назад легкораненых или передать тела тяжелораненых и убитых, а освободившиеся места заняли соратники из задних шеренг. Пики трех первых шеренг опять торчали вперед и вверх, короткие железные наконечники были на уровне морды, шеи или груди лошади.
Мавры перегруппировались возле своей пехоты, пополнили запас стрел и опять прискакали к нам. Теперь уже вертелись ближе, не обращая внимания на потери от наших лучников, которым командиры напомнили, что в первую очередь надо стрелять в незащищенные места лошадей. Кавалерист без коня равен половине пехотинца. Расстреляв колчан стрел и потеряв по несколько десятков лошадей и наездников, мавры опять изобразили бегство. На поле перед нами остались бродить теперь уже бесхозные жеребцы. Один волочил по притоптанной траве своего мертвого наездника, правая нога которого застряла в стремени. Стрела попала в лицо, обращенное вверх. Когда темная, бритая голова, с которой слетел шлем, преодолевала какое-нибудь препятствие, древко с тремя белыми перьями покачивалось, словно подавало сигнал о желании провести переговоры или сдаться в плен.
Не скажу точно, как долго это продолжалось и сколько всего было атак конных лучников. Со временем они поняли, что гнаться мы не будем, перестали слишком хорошо изображать отступление, просто отъезжали за новыми стрелами, причем порой не все вместе, а отдельными отрядами. Перед фалангой росло количество бесхозных лошадей и вражеских трупов, а позади нее — наших погибших, которых сперва клали на землю по отдельности, но потом стали сваливать в кучу, чтобы далеко не таскать. Бой, неторопливый и нудный, шел на измор.
То ли у мавров стрелы подошли к концу, то ли терпение лопнуло, но кураи завыли немного по-другому, веселее, что ли, если можно так сказать о низких звуках. Конные лучники отступили за свою пехоту, и вперед выдвинулись конные копейщики. Уверен, что и большая часть конных лучников сейчас возьмет копья и присоединится к атаке. Двигались враги широкой лавой. Разве что в центре собрались самые опытные и хорошо защищенные. Вскоре разогнались до галопа. Обычно, как бы ни подгонял наездник, конь начинает притормаживать перед стеной щитов, из которой торчат пики, а то и вовсе останавливается — срабатывает инстинкт самосохранения. Эти неслись без страха и упрека. Наверное, лошадей напоили водой с вином или натерли ноздри опием, благодаря чему животным стало всё пофигу. Они врезались в нашу фалангу, пробив ее в некоторых местах почти до конца. Треск ломающихся пик, звон мечей, ржание лошадей, крики людей… Если смотришь со стороны, в такой рубке есть дьявольская красота.
Отряд мавров, около сотни всадников, все-таки прорвал фалангу почти напротив того места, где стоял со своими букеллариями Карл Мартелл. Видимо, именно он и был главной целью. Бей в голову… Букелларии встретили их достойно. Все-таки в личную дружину не набирают кого попало. Я приказал двум сотням моих всадников атаковать прорвавшихся врагов с флангов. Еще одну направил к тому месту, где у мавров был шанс прорваться, оставалось преодолеть три-четыре шеренги. В первом случае управились минут за десять, во втором не пригодились.
Уцелевшие мавры откатились к своей пехоте. Это могло быть и тактическое отступление, чтобы перегруппироваться, и одновременно заманивание. Никто за ними не погнался. Франки и их союзники быстро перестраивались, перемещая воинов из задних шеренг на флангах в центр, на место погибших. Ни паники, ни отчаяния. Обычная ратная работа, словно бы и не впервой, хотя, уверен, не было в их жизни подобного опыта — пробивной атаки больших сил тяжелой конницы. Позже франки сделают выводы из этого сражения, начнут увеличивать количество бронированных всадников, задвинув пехоту на вторые роли.
Видимо, и у мавров не было подобного опыта, когда пехота выдерживала их удар и потом не гналась. Они сделали продолжительную паузу, после чего опять накатились широкой лавой. На этот раз удар был слабее, не добрались и до середины фаланги. Наверное, самые ретивые погибли во время предыдущей атаки. Зато отступление было правдоподобнее.
После третьего неудачного вражеского навала, вялого, по моему мнению, и более продолжительной паузы, я сделал вывод, что мавры растеряли борзость, что дальше будут атаковать из упрямства, надеясь, что франки все-таки погонятся или дрогнут и побегут.
Я подъехал к Карлу Мартеллу, у которого лицо все еще было напряженным, будто враги продолжают пробиваться через фалангу, и сказал:
— Теперь мой черед.
Мажордому всех франков явно не хотелось отпускать меня, но он сделал над собой усилие и, улыбнувшись кривовато, скомандовал:
— Действуй!
— Пока мы не уедем, оставайся на месте, — тихо посоветовал я.
Мало ли, что могут подумать пехотинцы из задних шеренг, увидев, что половина конницы переправляется на противоположный берег реки Клен, а их предводитель тоже куда-то поскакал?!
Карл Мартелл кивнул, улыбнувшись задорно, точно услышал дерзкую шутку.
