Вражеский отряд обнаружили вечером второго дня. Шатер Гаттона и еще шесть поменьше, скорее всего, для букеллариев, стояли на холме метрах в двухстах от речушки без названия, а рядовые, человек пятьсот, разместились вдоль берега на широкой полосе, затопляемой, наверное, во время паводка, а сейчас заросшей травой. Я сперва думал встретить врагов утром в удобном месте, а потом решил, что можно и на лагерь напасть, только не ночью, чтобы случайно не порешили Гаттона, которого желательно взять живым. Как догадываюсь, Карл Мартелл прикидывал, не заменить ли старшего брата на младшего, если последний окажется сговорчивее?
Тулузцы были уверены, что мы далеко, поэтому часовых выставили всего три пары, причем две дежурили на холме, по обе стороны от шатров. Эти тоже отнеслись к своим обязанностям легкомысленно, за что и поплатились. Их сняли мои люди, которым я показал, как лучше резать спящих. Остальных приказал не трогать, потому что не был уверен, что без шума справятся с таким большим количеством. Гаттон мог проснуться и сбежать в темноте. После чего перед рассветом мои лучники поднялись на холм и заняли позиции, с которых удобно было расстреливать врагов, спящих на берегу реки, а пехотинцы перекрыли пути отхода вдоль берега. Оставался только один — через реку, при пересечении которой становишься на длительное время легкой целью для стрелков.
Я неспешно поднялся на холм вместе со своими конными подчиненными, когда небо начало сереть. От реки тянуло сыростью, что хоть немного отгоняло сон. Проспав всего часа три, я постоянно зевал и немного завидовал тем, кто находился в шатрах. Судя по храпу, спится им хорошо.
Топот копыт разбудил кого-то. Из шатра, который был лишь немного меньше командирского, вылез молодой мужчина с заспанным, помятым лицом. Спешил, наверное, отлить, поэтому не сразу понял, что перед ним чужие, сделал пару шагов, после чего замер и обвел нас взглядом.
— Вы кто?! — спросил он удивленно и с сильным лангобардским акцентом.
— Воины Карла Мартелла, — проинформировал я, чтобы сразу все стало понятно. — А ты кто?
— Букелларий Гаттона, — ответил он и оглянулся по сторонам, решая, что делать и делать ли что-нибудь?
— Не дергайся, Клеф — и проживешь дольше, — посоветовал Алахис, остановивший своего коня справа и немного позади меня.
— Это ты, Алахис? — узнал его молодой мужчина и малость расслабился, поняв, что есть шанс выбраться и переплета живым. — Говорили, что ты погиб в прошлом году.
— Рано мне еще! — усмехнувшись, произнес мой заместитель.
У Алахиса странная особенность или много врагов, потому что почти каждый год появляется слух, что он погиб в бою, или умер от мора, или утонул в реке при переправе, или сгорел во время пожара… На что мой заместитель весело отвечает, что по лангобардской примете жить будет долго.
Разговор разбудил других аквитанцев. Они выглядывали из шатров, и кто-то сразу спрятался в нем и начинал натягивать доспехи, кто-то, кто поумнее, выходил наружу. Началась движуха и внизу у реки. Вражеские пехотинцы, увидев моих людей, окруживших их и готовых к бою, в большинстве своем нерешительно переминались с ноги на ногу, ожидая приказ с холма.
Вскоре появился и тот, чей приказ ждали. Гаттону лет восемнадцать. Он ниже отца и худощавее, хотя с возрастом, наверное, раскабанеет. Волосы густые и светлые с рыжинкой. Лицо покрыто трехдневной щетиной. Левое ухо укорочено сверху, причем, судя по виду сохранившейся части, откушено. Интересно, кто и зачем сделал это?! Серо-голубые глаза смотрели на меня со спокойствием фаталиста. Мне почему-то показалось, что Гаттона часто обижали в детстве, причем ни за что. На мое приветствие ответил кивком.
— Прикажи своим людям сдать оружие и доспехи, — потребовал я. — После чего позавтракаем и отправимся в Бордо.
— Хорошо, — спокойно согласился он, сделал, что я велел, а потом произнес: — Ты ведь служил у моего отца.
— Было дело, — молвил я. — Даже собирался стать вашим родственником, но не срослось.
— Я помню, хотя и был маленьким, — сказал он и спросил: — Вы уже захватили Бордо?
— Да, — подтвердил я. — Епископ Григорий сдал нам его без боя и заодно сообщил о твоем отряде.
— Я говорил брату, что этого предателя надо гнать в шею, но наша мать заступилась за него, — сообщил Гаттон.
— Если станешь правителем Аквитании, назначишь другого епископа, — закинул я приманку.
Пусть подумает об этом. Глядишь, и сам созреет для предательства, пока доберемся до Бордо.
62
Старый правитель отличается от молодого тем, что не верит холуям, которые вылизывают его и утверждают, что все подданные души в нем не чают и готовы умереть за него. Более того, у старого правителя, но, конечно, не у каждого, со временем появляется подозрение, что подданные клянут его на чем свет стоит и обвиняют во всех своих бедах. Предполагаю, что Гунальд по малому сроку у власти был уверен, что аквитанцы дружно встанут на защиту отечества, окажут достойный отпор врагу. Всё пошло не так, как ему хотелось. Видимо, сказались нападения мавров, хорошенько проредивших ряды аквитанских воинов и захвативших в плен много юношей, из-за чего пополнение армии было жиденьким, и грамотная политика Карла Мартелла, который не прошелся огнем и мечом по Аквитании, а старался договориться со всеми, кто желал этого, не захватывал города, пока не считавшие нужным признать его власть, не трогал монастыри. Да, крестьян грабили, но на то они и крестьяне.
В начале осени под прямым руководством Гунальда остались только Тулуза, несколько мелких городишек южнее и юго-восточнее нее и гористая Васконь, куда мы не собирались соваться. У него хватило ума забить на советы честолюбивой мамаши и вступить в переговоры с Карлом Мартеллом, которые длились недели три. Все это время наша армия находилась на содержании аквитанцев, подрывая и так хилую из-за неурожая зерновых экономическую базу. Зато, благодаря засухе, виноград удался, ягоды набрались сахара и аромата. Вино должно было получиться превосходным. Мои воины упивались молодым, недобродившим напитком и ходили с припухшими лицами и раздутыми животами из-за легкого пищевого отравления и распугивали выхлопами уцелевшую крестьянскую живность.
За этот срок я успел наладить отношения с Гаттоном. Друзьями мы не стали, я с такими не дружу, но нам было не скучно. Ко мне постоянно тянутся убогие. Сказать бы, что рыбак рыбака чует издалека, так нет. Ко мне тянулись, скорее, по принципу единства противоположностей. У Гаттона какое-то психическое расстройство, не знаю научное название. Он не умеет принимать решения, делает, как все. Даже в туалет идет вслед за кем-то. Я как-то подливал ему вина, а сам пил меньше и терпел. Гаттон, бедолага, чуть не обоссался, но так и не решился один сходить в сортир, то есть выйти во двор и отлить под стену дома или сарая, ждал меня. Во всем остальном вполне нормальный человек, не глупый и хорошо образованный по нынешним меркам, с ним приятно поболтать на отвлеченные или научные, точнее, по большей части псевдонаучные темы. У него властная жена Вандрада и двухлетний сын Луп. Можно сказать, что у Вандрады двое детей и скоро будет третий, на сносях сейчас. Лояльный герцог Аквитании из него не получится, потому что править будут другие, причем лихо, потому что отвечать не им. О чем я и сказал Карлу Мартеллу и дал древний совет: разделяй и властвуй. Гаттон сейчас числится соправителем старшего брата, но официально является всего лишь графом Пуатье. По окончанию переговоров стал герцогом Васкони. В Памплоне, конечно, скучнее, чем в Тулузе, зато далеко от старшего брата, который был склонен к авантюрам и мог утянуть младшего за собой в могилу.
По окончанию переговоров Гунальд прибыл вместе с епископом Бернардом в ставку Карла Мартелла, которая располагалась в каструме, немного похожем на римский, километрах в двадцати от Тулузы. Священнослужитель сдал за те годы, что мы не виделись, явно был уже одной ногой в могиле, но меня узнал, правда, не сразу.
