На сторожевом ходе пусто. На верхнем уровне башни тоже никого. Все собрались на втором сверху возле подобия камина, в котором, громко потрескивая, горят дрова. Часть чурок, сложенных у стены, обтесана и с пазами. Видимо, мавры не предполагали, что осада затянется так долго, и не запаслись дровами в том количестве, которое требуется для отопления больших и неутепленных башен, поэтому разбирают дома по соседству. На двух широких, застеленных соломой нарах по обе стороны от камина шесть трупов с перерезанными глотками. Погибнуть во сне — славная смерть для воина! Одежек на мертвых маврах больше, чем листьев на кочане капусты, и еще укрыты шерстяными одеялами.
Я тоже погрел руки у огня, пока наверх не поднялись все лангобарды, взятые мной на эту операцию, после чего разделил их на два отряда: больший остался открывать и защищать ворота, а меньший — захватывать и удерживать угловую башню в той стороне, откуда мы пришли. Там есть собака, которая изрядно потрепала нам нервы. Даже был момент, когда я подумал, что придется возвращаться ни с чем: на лай вышел мавр и ударил собаку, чтобы заткнулась. Что она и сделала, тявкнув еще несколько раз нам вслед после того, как караульный ушел.
Внутри города возле ворот ветра не было, благодаря чему казалось, что там намного теплее. Двойные ворота не были завалены, но по обе стороны от них лежали большие кучи камней. Внутренние даже закрыты были всего лишь на один брус, который ходил в железных петлях. Наверное, их часто открывали по ночам, когда приплывал караван из Арля. В тоннеле сильно воняло тухлой рыбой, хотя зимой этот запах на открытом воздухе обычно не слышен. Внешние ворота были закрыты на три бруса и подперты четырьмя толстыми железными прутьями, похожими на длинные ломы. Створки открылись наружу с тоскливым скрипом, будто делали это с обидой. Я послал гонца в наш лагерь с известием о захвате ворот. С угловой башни, если она захвачена, должны были уже подать сигнал об этом, но подстраховаться не помешает.
Лангобарды построились полукругом в две шеренги на городской улице перед входом в тоннель. Несколько человек держали трофейные копья. Еще четверо вооружились железными прутьями, которые подпирали ворота. Наверное, думали, что нас будет атаковать конница, потому что сами привыкли так нападать. Не думаю, что в городе осталось большое количество лошадей. Осажденным приходится выбирать, кого кормить — животных или воинов. Вторые важнее. Да и лошади человечину не едят, а люди конину — запросто. Впрочем, пока никто не собирался на нас нападать. Город был тих и неподвижен, словно оцепенел от мороза. Как догадываюсь, мавры сейчас спят в обнимку с женщинами и видят сладкие сны — последние сны в своей жизни.
Тишину нарушили франкские воины. Они небольшими группами заходили в город через открытые ворота. Я направлял их налево и направо, стараясь, чтобы на улице по обе стороны от ворот накапливалось примерно одинаковое количество. Когда в каждом отряде стало сотни по три, отправил оба по соседним улицам к центру Авиньона, где по показаниям жителей, сбежавших из осажденного города, обитали вражеские командиры. Шум шагов и бряцанье оружия быстро стихли, точно оба отряда растворились в ночной мгле.
— Может, и нам пора? — спросил Алахис шепотом, хотя проходящие мимо нас воины производили столько шума, что разбудили, наверное, жильцов из ближних домов.
— Не спеши, — ответил я. — Лучшие дома находятся на улице, которая перед нами, и мы пойдем по ней первыми.
Чуйка на этот раз не подвела меня. В центре Авиньона послышались звуки боя, и вскоре на нас вылетел конный отряд человек в сорок. Видимо, мавры решили, что франки проникли в город не со стороны реки, по берегу которой можно было попробовать прорваться, потому что там не было рва и вала. Я стоял позади лангобардов, построенных в две шеренги, регулировал движение заходивших в город соратников. Услышав топот копыт, приказал вновь прибывшим образовать третью шеренгу и занял в ней место.
Интересно было почувствовать себя в шкуре тех, на кого нападал. В темноте мавры казались плотной массой, заполнившей улицу во всю ширину и как бы скользящей стремительно в нашу сторону. Если бы не стук копыт, впечатление было бы и вовсе жутким. Я закрылся щитом и перенес вес тела на левую ногу, выставленную вперед. Мавры врезались в нас с такой силой, что смели почти всех в первых двух шеренгах, а кое-кого и в третьей. Рядом со мной вдруг вырисовалась темная конская морда, оскалившая крупные зубы, показавшиеся мне снежно-белыми, хотя у лошадей они всегда желтоватые. Я на инстинкте кольнул саблей снизу, как бы желая, чтобы конь закрыл рот. Он вскинул голову и, видимо, попробовал взбрыкнуть, но в толчее не получилось. Я увидел перед собой ногу в светлых штанах, или это туника была обмотана вокруг бедра, и нанес короткий, резкий удар, разрубив ткань и плоть под ней. Тут же кто-то, возможно, раненый, долбанул меня чем-то по шлему, отчего в ушах зазвенело. Наудачу я ткнул острием сабли вверх и вперед, попал во что-то мягкое, надавил сильнее — и почувствовал, что тело падает с коня вправо, от меня. Опустив немного щит, увидел перед собой морду другого коня с белой отметиной между глаз, которые я не разглядел, но почувствовал взгляд, переполненный ужасом. Оттолкнув морду щитом, я протиснулся между лошадьми и вогнал острие сабли снизу вверх под грудину мавру с густой черной гривой, заплетенной над ушами в тонкие косички, и одетому лишь в светлую тунику. Он был без доспехов и щита, но с коротким копьем, которым орудовал быстро, умело, коля кого-то, находившегося по другую сторону коня. Мавр тут же выронил оружие и двумя руками закрыл рану. Спата одного из моих подчиненных отсекла ему правую руку выше локтя и вошла в тело сантиметров на пять. Тут же чье-то копье воткнулось в лицо и отшвырнуло мавра назад, выкинуло из седла. Позади его лошади было пусто. Скакавшие за ним прорвались правее меня. Они, наверное, решили, что удача на их стороне, что спаслись, но в тоннеле нарвались на отряд франков, спешивших в город, которые и порешили их.
— Вот теперь можно идти к центру! — подрагивающим от волнения голосом произнес я, вытирая саблю о светлую тунику одного из убитых врагов.
Мы пошли плотной группой вместе с пехотинцами, добившими конных мавров. Неподалеку от центральной площади я увидел слева вполне себе приличный двухэтажный дом, большой и ухоженный. В таких живут справные хозяева, которые по определению не бывают бедными.
— Остановлюсь здесь, — показав на этот дом, сообщил я соратникам.
Створки высоких деревянных ворот были приоткрыты. Видимо, кто-то распахнул их, выезжая, а потом они сами прикрылись малость. Открыта была и дверь в конюшню. Заходить в нее и проверять, есть ли там еще лошади, не стал. Во время боя разогрелся, забыл о холоде, а, пока шли по улице, успокоился и опять замерз. Пальцы даже в кожаных перчатках были непослушными, гнулись с трудом.
Дверь в дом была прикрыта, но не заперта. Я повесил на ней свой щит снаружи, чтобы франки знали, что здесь занято. Внутри стоял умиротворяющий запах семьи. На первом этаже было темно и тихо, а на втором слышались тихие, осторожные шаги. Я поднялся туда по деревянной, поскрипывающей лестнице и увидел в дверном проеме третьей, самой дальней комнаты молодую женщину с распущенными светлыми волосами, одетую в белую длинную тунику и босую. Она держала в руке бронзовый светильник в виде цветка лотоса и смотрела на меня испуганно. Несмотря на гримасу страха, мордашка была симпатичная. Некоторых женщин невзгоды делают привлекательнее.
— Где твой муж? — спросил я.
— Убили мавры, — тихо ответила она.
— Тогда пошли спать, — предложил я.
В комнате была широкая кровать с двумя большими подушками. Обе были примяты. У стены справа от входа стоял закрытый сундук из темного дерева, на ровной крышке которого лежали мужские кожаные штаны и безрукавка, вышитые разноцветными нитками. Такую одежду обычно носят берберы. Я скинул ее на пол и начал, снимая с себя, складывать на сундуке свою.
