— Тебе передали, что Лампагия сейчас наложница правителя мавров? — первым делом поинтересовался епископ Бернард.
Несмотря на сан, он был охоч до баб, сожительствовал с кухаркой и, как догадываюсь, был не прочь покувыркаться с внебрачной дочерью Эда Большого, но не осмелился.
— Да, — ответил я коротко, потому что не хотел говорить на больную тему.
Епископ Бернард почувствовал это и произнес:
— Я был против ее брака с Мунузой, но меня не послушали.
Его и по остальным вопросам не слушали, даже по многим религиозным.
— Епископа Григория накажут за вторичную сдачу Бордо? — поменял я тему разговора.
— Нет, Вальтруда отстояла, — ответил он, после чего произнес с искренней горечью: — Не дай бог займет моё место!
Меня всегда забавляли люди, которые беспокоились о том, что случится после их смерти. Какая разница, что будет, если не будет тебя?!
63
Власть — это яд, который убивает душу. Чем труднее удерживать ее, тем быстрее разлагаешься. Император Гай Аврелий Валерий Диоклетиан, проправивший Римской империей двадцать лет и добровольно распрощавшийся с короной ради выращивания капусты, редкое исключение. Наверное, поэтому его в мою предыдущую эпоху называли свихнувшимся на старости лет. Остальные вцепляются во власть зубами и руками и частенько теряют ее вместе с этими частями тела и головой.
Одним из таких оказался и Мавронт, герцог или, как он сам называл себя, патриций Прованса. Увидев, как Карл Мартелл избавил от амбиций Гунальда и немного сократил территорию Аквитании, раздав полученные земли своим новым тяжелым кавалеристам, Мавронт сделал неправильные выводы и решил подстраховаться. Для этого он стал союзником единственной силы в том регионе, способной оказать сопротивление франкам — маврами, отдав им по-тихому, без боя несколько городов, включая Арль, Авиньон и Лион. Вроде бы, неглупый человек, но явно боялся Карла Мартелла больше, чем Юсуфа ибн Абд ар-Рахман аль-Фихри, нынешнего вали Септимании. Наверное, предполагал, что франки сцепятся с маврами, что война будет долгой и тяжелой, а он отсидится в Марселе, посмеиваясь над теми и другими.
Известие это догнало нас на земле саксов, где франки проводили очередную операцию по внедрению христианства в массы и заодно очищали территорию от ненужных людей, чтобы потом передать ее тем, кто будет служить Теодориху Четвертому, точнее, его мажордому. Желающие стать богатыми землевладельцами сбегаются со всех концов света, есть даже крестившиеся берберы. Карл Мартелл берет всех, у кого есть конь и какие-никакие доспехи. Остальным разживутся в бою или купят на доходы с бенефиция. Или погибнут. Многие вместо двух-трех десятков гуфов (так назывался участок земли, который мог прокормить семью — от семи до двенадцати гектаров в зависимости от плодородности) получали всего пару квадратных метров и то не всегда. Поскольку была прямая угроза Бургундии, ее нынешний герцог Хильдебранд и был отправлен в Прованс с большей частью армии. Вместе с ним поскакала и вся тяжелая конница, которой по большому счету нечего было делать в поросшей густыми лесами земле саксов.
Как предполагаю, мавры решили, что на них идет вся армия франков, поэтому Лион и несколько мелких населенных пунктов разграбили, подожгли и покинули, стянув все гарнизоны на защиту Авиньона. Осадных орудий у нас не было. Дожидаясь их прибытия из Нейстрии, мы вырыли ров и насыпали вал с трех сторон холма, на котором располагался город. С четвертой была река Рона, и по ночам, несмотря на все наши старания, гарнизон получал подкрепления и продукты из Арля, где сейчас находился с главными силами вали Септимании. Земляными работами занималась пехота и местные крестьяне под ее руководством, а конница — грабежом всего, что не унесли мавры.
Хильдебранд внешне похож на брата, только медленнее во всех отношениях и недоверчив к людям. Такое впечатление, что в детстве его окружали одни жулики, и на всю жизнь осталась привычка быть готовым к самым разным подлянам. Вполне возможно, что так и было, ведь братья родились от наложницы, а с бастардами принято обращаться не так трепетно и льстиво, как с наследниками от законной жены. У меня не сложились с ним отношения, несмотря на то, что мы родственники и женат я на бастардке. Как предполагаю, Хильдебранд ревновал меня к Карлу Мартеллу. До моего появления он был правой рукой и единственной опорой брата, а теперь все военные вопросы тот решал в первую очередь со мной. Официально я был командующим конницей и вторым по рангу человеком в осадной армии. На деле — где-то в конце первого десятка. Ко мне обращались только тогда, когда появлялся слух, что армия мавров идет к Авиньону, и Хильдебранду надо было узнать от самого информированного в этом плане человека, так ли это на самом деле? Поэтому в осаду я не вмешивался, советы не давал, занимался только личными делами — грабежами и разведкой, чтобы на меня не напали внезапно и не отобрали накопленное за время похода, а это было немало, потому что каждый мой подчиненный отдавал любимому командиру десятую часть добычи. В основном это были продукты питания, которые я продавал через подставного купца Хильдебранду.
Карл Мартелл прибыл со второй частью армии франков и осадными орудиями в конце декабря. К тому времени окрестности Авиньона были покрыты снегом, который лежал уже вторую неделю. Если бы я не знал, что нахожусь на территории будущей Франции, причем в южной ее части, то решил бы, что где-то в Донецкой области. Наши пехотинцы настроили вокруг Авиньона бараков из бревен, а кавалеристы расположились на постой в деревнях вдали от города. Я жил в большом каменном доме зажиточного крестьянина, занимая большую комнату, а он с женой и пятью детьми ютился на кухне, из которой был проход в третье помещение, используемое под хлев, где стояли саврасая кляча с короткими кривыми ногами, две коровы и два теленка-однолетка. Хозяева были рады такому постояльцу. По крайней мере, никто не насиловал жену и старшую дочь лет двенадцати и не отправлял в котел домашнюю скотину и птицу, как это происходит в других деревенских дворах. Все больше утверждаюсь в мысли, что крестьянин — это изощренный способ мазохизма, что слова «неудачник» и «крестьянин» — синонимы, что крестьяне — самая нужная и, в благодарность за это, бесправная, угнетаемая часть общества, причем во все времена, но лучше всех это понимали и использовали коммунисты.
64
Летом, которое было сухим и жарким, я мечтал замерзнуть хоть ненадолго. Мои мольбы услышали с запозданием и выполнили к середине зимы. Термометров пока нет, сколько сейчас градусов мороза точно сказать не могу. Если судить по скрипу снега, явно за десять. Из-за сильного северо-восточного ветра и сырости от реки кажется, что все двадцать. У меня онемели щеки и набряк нос, из которого течет в два ручья. Мы идем цепочкой по льду примерно в трех метрах от берега. Припай шириной метров двадцать, но дальше лёд тонкий, слишком стремно потрескивает. Движемся параллельно приречной крепостной стене к воротам, которые примерно посередине нее. На остальных стенах возле башен привязаны собаки, а здесь их нет. И караульных нет. Скорее всего, сидят в башнях у очагов. Арабы и берберы не привычны к таким холодам. Если на стенах, обращенных к осадной армии, дежурят постоянно, часто меняясь, то здесь забили на службу, попрятались. Догадавшись об этом, я и решил навестить их морозной ночью.
Метрах в тридцати от надвратной башни поднимаемся по склону к стене, закидываем три «кошки». Ветер образует здесь завихрение и подвывает так, что звона их не услышал. Тут же три лангобарда из моего отряда начинают карабкаться, используя веревки с мусингами. Первым, поднявшемуся на стены города, Карл Мартелл пообещал по десять золотых триенсов. Такие уже были во время двух дневных штурмов города, но, пав в бою, за деньгами не пришли. Я не жадный, поэтому поднимаюсь где-то во втором десятке. Веревка холодная, гнется с трудом, и подошвы сапог иногда скользят по стене, сложенной из камней, к счастью, плохо обработанных.
