Ко мне Епифаний относился с почтением. Во-первых и во-вторых, я был правой рукой Хелги Стрелы, которого считали великим конунгом и каганом русов, несмотря на все старания последнего убедить, что таковым является его племянник Ингвар. В-третьих, я числился христианином. Это позволяло мне не принимать участие в языческих ритуалах. Правда, и в церковь я не ходил, но не запретил делать это обеим своим женам и родственникам Богумилы, которую крестил, как и трех своих детей. Пока я шлялся по Малой Азии, первая жена родила дочь, которая получила имя Елена, а Зоя – сына, названного Андреем в честь апостола, которого считают крестителем Скифии, а следовательно и Руси. То, что я знал об этом, удивило Епифания. Он даже поинтересовался как-то во время попойки, когда мы оба размякли и распустили языка, не получил ли я богословское образования, не готовили ли меня к церковной карьере? Я дал туманный ответ. Пусть думает так, как ему приятнее. Епифаний так и думал и пытался понять, почему я свернул с пути праведного?
После рождения сына Зоя стала увереннее в себе, степеннее. До рождения ребенка у женщины есть только прошлое, а вместе с ним появляется настоящее и будущее. Как следствие, мои жены стали чаще ссориться, причем каждая требовала, чтобы я встал на ее сторону. Мне это быстро надоело. Я отправил Зою в загородное имение и начал жить на два дома. Ее сыну Андрею подарил доспехи, снятые со знатного араба, убитого в последнем сражении. Как показал пленный, принадлежали они Умару ибн Абдаллаху ибн Марвану или проще Умару аль-Акту (Однорукому), потому что потерял еще в молодости левую руку по локоть, и щит крепили к плечу с помощью кожаных петель. Был он эмиром Милитены и руководителем того похода. Мы сами организовываем свои похороны.
92
Зимой на тинге мы приняли решение быть прагматиками, не обижаться на двуличных «работодателей», а помнить, с кем имеем дело, и надеяться только на себя. У нас пока нет других покупателей пушнины, готовых платить так же много, как константинопольцы, и очень богатую добычу можно захватить, только пройдя по проливу Босфор. Прорываться с боем, особенно на обратном пути, нагруженными добычей, было неразумно.
Весной наши планы поменялись. Вместо нападения на мусульман пришлось разбираться со своими. Из-за того, что из похода мы вернулись в октябре, на несколько месяцев позже обычного, ярлы с верховий Днепра и Западной Двины решили, что мы погибли, и продали собранную пушнину купцам из Хедебю, которые начали осваивать те края. Зимой мы предупредили нарушителей конвенции, что в самом начале половодья должны доставить выход в Самватас, Где возьмут меха – их проблемы. Кое-кто напрягся и выполнил обязательства, но большая часть забила на нас. Мы отправили с небольшой охраной в Константинополь меха, собранное в других местах, а остальные воины по окончанию половодья поплыли на север, чтобы навести там «конституционный» порядок.
В верховьях Днепра особого сопротивления не было. Нарушители или покаялись (меньшинство), или подались в бега, узнав о нашем приближении. Местом сбора у них была группа поселений, носящая имя реки Полота, на берегу которой у впадения ее справа в Западную Двину и располагалась. К изменникам присоединился отряд скандинавов из Хедебю, около полутора сотен, которые, видимо, и были зачинщиками смуты. С учетом кривичей, проживавших там, сражаться с нами вышло сотен восемь воинов. Для этих мест довольно большой отряд. Наверное, думали, что мы столько не сумеем собрать. Ошиблись. Из Самватаса прибыло около тысячи двухсот воинов, причем закаленных в боях, в отличие от кривичей, составлявших значительную часть вражеской дружины.
Сражение проходило по всем правилам данов. Нас встретили гонцы на лодке, указали место на берегу реки – довольно длинный и широкий заливной луг – и время – завтра утром. После чего уплыли, а мы высадились на берег у подножия невысокого холма,
До темноты успели развести костры, запечь рыбу и раков, пойманных неводами в реке, поужинать и обсудить, как будем сражаться. Тогда мы еще не знали, что нас больше. У скандинавов на все случаи один вариант: идем вперед и сметаем всех на своем пути. Поскольку викинги были на обеих сторонах, предполагалось, что сойдемся посередине луга и выясним в жестокой сече, кому в Валгаллу, а кому налево или направо.
Я предложил другой план:
- Мы не пойдем им навстречу, закрепимся здесь. Впереди станут викинги, а сзади, на склоне холма – лучники, которые обстреляют врага, пока он будет приближаться, а потом ударят ему во фланги и тыл, где будут малоопытные кривичи.
- Как-то не очень – стоять на месте… - возразил Хафлиди. – Точно мы боимся их.
- Зато валькириям не надо будет гоняться за тобой по всему лугу! – пошутил я.
Викинги поддержали меня дружным смехом, даже Хафлиди улыбнулся. Славяне не поняли юмора, но и так были согласны со мной, потому что предпочитали биться от обороны. Такое отношение к способу ведения войны останется в Европе на века. Западные народы будут считать, что лучшая защита – это нападение, а восточные, в первую очередь русские, что лучшая атака – это крепкая оборона.
Утро было росное. Пройдешь по траве метров десять – и сапоги мокрые. В ложбинах дотаивал туман под косыми лучами восходящего солнца, изредка проглядывавшего между облаками, похожими на бесформенные комки безе. Враги неторопливо выстроились на противоположном краю заливного луга, где-то в полукилометре от нас. Как я и предполагал, впереди были скандинавы строем «свиное рыло», а позади них, толпой, кривичи. Дождавшись, когда мы сформируем фалангу, они с громкими, яростными криками ломанулись в атаку. Бежали довольно резво, предполагая, что преодолеть придется всего половину разделявшей нас дистанции. Только вот мы продолжали стоять на месте и обстреливать из луков. Результат был приличный: несколько десятков врагов так и не добежали до нас. Это не сильно смутило остальных, не насторожило и не остановило. Подустав, немного замедлили бег и орать стали тише, но врубились в наши порядки мощно, смяв «рылом» пару шеренг. Кривичи растеклись на ширину нашей фаланги и тоже вступили в бой.
Убедившись, что враг завяз в рукопашной, я скомандовал лучникам:
- Обходим их!
Одну половину повел вдоль берега реки я, вторую с другой стороны – Хелги Стрела. Он хотел встать в первую шеренгу нашей фаланги, но я объяснил великому конунгу, что главная задача полководца – руководить сражением, а погибнуть со славой лучше в конце его, когда исход, любой, будет уже ясен.
Славяне, я имею в виду не только кривичей, пока что сильно уступают ромеям и даже скандинавам по оснащению крепкими доспехами и приличным оружием. Да, они добывают и обрабатывают железо, но количество и качество того, что изготовливают, пока желает лучшего. Деревянный щит, овальный или прямоугольный, часто бывает из одного слоя досок и не усилен на краях железными полосами. Доспехи, за редчайшим исключением, кожаные. Главное оружие – копье длиной около двух метров, обоюдоострый нож и иногда лук средней паршивости. Кое у кого, в основном у знати, есть трофейное из самых разных регионов. Я видел в Самватасе кхору из Северной Индии. Впервые встречал такую во время похода в Азию под командованием Александра Македонского. Это тяжелый изогнутый меч с полуметровым клинком, имеющим профиль «утиной лапки», тонким возле рукояти и расширяющийся к острию. Предназначен для прошибания прочных доспехов. Долго им не помашешь, но если попадешь с размаха, то развалишь любую броню. Строй славяне не держат. О дисциплине понятие очень смутное. Поэтому сражавшихся против нас кривичей я называл лапотниками. Тыкает, как умеет, а умеет плохо, своей палкой с наконечником из мягкого железа, норовит попасть в незащищенное место, которых у меня всего-ничего, разве что глазницы и кисти рук. Покрытое пятнышками ржавчины острие скрежещет по моему шлему и щиту, не нанося ущерба. Зато моя сабля запросто перерубает и древко, и кожаную шапку на голове кривича, и саму бестолковку…
