Мы подождали, когда враг приблизится примерно на километр, после чего двинулись в атаку. Скакали неторопливо и не сбиваясь в плотную группу, чтобы легче было развернуться и драпануть. День был ясный, солнечный. На небе ни облачка, чтобы, наверное, сверху было лучше видно.
Я двигался в левой части нашей конницы, в отряде патши Ерми, который был справа от меня. На этот раз я взял легкую пику, которая сейчас была приторочена к седлу сзади в вертикальном положении. Щит за спиной, чтобы не мешал стрелять из лука. Да и при отступлении будет прикрывать. Прикинув, что дистанция сократилась метров до четырехсот, натягиваю тетиву и по навесной траектории отправляю легкую стрелу во врага, скакавшего так же неторопливо и неплотной массой. Впереди воины в хороших доспехах, в основном чешуйчатых, хотя и кольчуг много. Им моя стрела – так, раздражитель мелкий, разве что случайно попадет зазевавшемуся в незащищенное место. Да и скакавшим за ними всадникам в кожаных доспехах на такой дистанции большого урона не будет. В ответ летят вражеские стрелы, легкие, тростниковые. Они шипят в полете не так, как тяжелые калёные, задорнее, что ли, хотя я знаю, что шипение производит оперение, а оно обычно одинаковое у всех стрел одного лучника. Иногда врывается на высокой ноте «свистулька». Стрелы со свистком за наконечником у кочевников уже не так популярны, как во времена гуннов. Чаще используют наконечник определенной формы с отверстиями, который легче в изготовлении, дешевле.
В атаку печенеги переходят плавно. Вроде бы, скачут с той же скоростью, но перестук копыт становится чаще и громче, тревожнее. Мои соратники поглядывают на меня. Им не хочется показаться трусами, но и погибнуть нет желания.
- Назад! – громко командую я и разворачиваю коня.
Мой жеребец быстро переходит на галоп. Меня сильно трясет в седле и при этом распирает от смеха, потому что уверен, что меня не догонят. Вот просто уверен в этом – и всё! Метров за двести до нашей фаланги начинаю плавно подворачивать вправо, чтобы не налететь на нее. Пусть это сделают те, кто гонится за нами. Успеваю заменить напряженное лицо викинга, стоящего левофланговым в первой шеренге. Русая борода, придавленная кожаным ремешком шлема, образовала выпирающий клубок, словно у скандинава сильно удлинился подбородок. Бледно-голубые глаза смотрели сквозь меня на скакавших следом врагов.
Миновав фалангу, я сдерживаю коня, начинаю разворачивать через левое плечо. Передо мной спины воинов-славян из последней шеренги. С удивлением отмечаю, что почти все в кольчугах, хотя сзади обычно стоят самые молодые, малоопытные. А первые две шеренги уже рубятся. Печенеги, как я предполагал, увлеклись погоней и, увидев перед собой пехоту, не удержались от искушения, ломанулись на нее. У них, наверное, или вовсе нет опыта сражений с пехотой, или гоняли небольшие отряды плохо оснащенных воинов. У всадника появляется уверенность, что он сильнее пешего уже только потому, что выше. Сейчас они узнают много нового, и некоторые даже не успевают удивиться.
Я выезжаю из-за левого фланга фаланги, бью пикой в безволосую щеку ближнего печенега, который пытается достать копьем пехотинца. Замечаю не только боль, но и удивление в узких глазах раненого врага. Скорее всего, решил, что все конные – его соратники, потому что вражеские ускакали. Бью второго, третьего… Слева от меня орудует патша Ерми. Во время скачки я потерял его из вида, а он меня нет. Мы, так сказать, в два копья, сшибаем с вороного коня крепкого печенега, похожего на бочонок с короткими толстыми ножками. На голове у него островерхий «сасанидский» шлем с золотой насечкой по ободу. Два соратника пытаются прикрыть «бочонка», уронившего оружие и поникшего к шее коня. Мы с патшей Ерми заваливаем каждый своего. Тот, кого они пытались спасти, падает на землю рядом с ними.
Строй врагов перед нами начинает быстро редеть, потому что задние печенеги разворачивают лошадей и удирают. Судя по тому, что скачут, не оглядываясь, это не хитрый маневр, это искренне. За ними несутся наши воины, сшибают, кого смогли догнать. Я останавливаюсь и минут десять наблюдаю за ними. Вдруг я недооценил боевой дух и актерские способности печенегов?! Нет, я сделал правильный вывод – это победа.
Ко мне подходит Хелги Стрела, забрызганный кровью так, что я спросил:
- Ты ранен?
- Нет, это на меня убитый конь упал, сбил с ног. Кровища из него ручьем лилась, - отвечает он, смотрит на наконечник моей пики, тоже порядком испачканный, и делает вывод: - Ты тоже славно поработал.
- Бой легкий был, - небрежно бросил я.
- Надо бы и мне попробовать повоевать на коне, - сказал он.
- Этому надо учиться с детства, иначе толка от тебя будет мало, - возразил я.
- Пожалуй, ты прав, - согласился Хелги Стрела. – Научи этому моего племянника.
Ингвар был с нами в походе и во время сражения стоял в фаланге в третьей шеренге, окруженный со всех сторон опытными воинами. Подраться ему вряд ли дали, но дух боя должен был почувствовать.
- Хорошо, буду учить его вместе со своим старшим сыном и другими подростками, кто захочет, - предложил я.
99
Наши купцы, вернувшись из Константинополя, рассказали, что Василий, нынешний фаворит Михаила Третьего, убил по его приказу дядю Варду, а второй дядя Петрона был отправлен в ссылку. Я подумал, что без этих толковых советников племянник долго у власти не продержится, что это классический случай, когда самоуверенный дурак сам вырыл себе могилу. Заодно стало понятно, почему ромеи позабыли о нас, не предложили повоевать с кем-нибудь из их врагов. Инициаторами приглашений были оба дяди, которые умели просчитывать на два-три хода вперед, а у племянника другие интересы, скорее всего, постельные.
По возвращению из похода я, как и обещал, занялся обучением подрастающего поколения конному бою и стрельбе из лука. Вообще-то освоение ратного дела идет постоянно и с малых лет. Малыши играют в войнушку, скача на палках и разя врагов хворостинами. Лет с семи-восьми им преподают основы фехтования мечом и ножом, владения копьем. С десяти-двенадцати учат биться в строю. С тринадцати-четырнадцати берут в поход для, так сказать, постоять в строю, проникнуться энергетикой боя. Обычно с подростками занимаются их отцы или другие родственники. Специальной школы, какую завел я, раньше не было. Помогали мне несколько опытных воинов. Расположились мы в длинных домах на берегу Днепра, построенных еще во времена Хасколда Леворульного и сейчас используемых летом под склады, а зимой пустовавших. Занятия шли каждый день, кроме воскресений и праздников, и в любую погоду. Разбитые на несколько взводов, мальчишки учились ходить и сражаться строем «фаланга» и «свиное рыло», закрываться щитом, образовывая в том числе «стену» или «черепаху», биться ножом, мечом, топором, копьем, стрелять из лука, скакать и сражаться на коне… Летом добавились занятия по осаде и защите города: одна половина штурмовала, используя лестницы, вторая отбивалась от них. Пацанам было интересно и весело. Скоро они узнают, что на настоящей войне скучнее и тоскливее.
По половодью приплыл гонец из Полоты и сообщил, что до них дошли слухи, что викинги из Хедебю собираются в начале лета к ним в гости. И не только к ним. Поскольку от ромеев приглашений не было, мы отправили в Константинополь суда с выходом и другими товарами на продажу, а большая часть армии двинулась вверх по Днепру, чтобы встретить непрошенных гостей. Поселений по обоим берегам реки стало больше. Блеск золота и серебра, захваченных нами в походах, приманивал людей из дальних земель. Каждому хотелось отщипнуть толику. Кто-то привозил в Самватас товары на продажу, в первую очередь пушнину, кто-то нанимался на лето в работники к богатым воинам, кто-то присоединялся к походу. Мы брали всех, но оставались только настоящие воины, пусть и плохо оснащенные. Отважный добудет в бою хорошее оружие и доспехи. Это храбростью не разживешься; она или есть, или нет.
