«Я не буду лгать. Я никогда этого не делаю. Я либо молчу, либо говорю. Трудности с формулировкой».
— Ты уж постарайся, — попросил я. — И я постараюсь.
«Когда ты вошел во Врата, это было не переносом тебя в пространстве, как поступает раса Геометров».
— Так.
«Это было… я предупреждал о трудностях формулирования. Когда ты вошел — это было постижение. Нечто постигло тебя. Вот так…»
Ощущение оказалось непередаваемым. Будто я издал крик — беззвучный вопль, вместивший в себя все, от смутных детских воспоминаний до бритья с помощью куалькуа. На какой-то миг я вспомнил такие вещи, которые давным-давно укрыла милосердная злодейка память. То, что рад был вспомнить. То, что я вспоминать бы не хотел…
Рухнув на пол, больно отбив колени, я жадно втягивал воздух. Нет…
Все — большое. Очень большое. Мир — для великанов. Вот один из них стоит надо мной и протягивает руки.
— Пойдешь со мной?
Кажется — я думаю. Даже трудно понять, о чем, мысли неправильные, непривычные — я думаю не словами, а образами, клочками эмоций, ярких и простых. Видимо, хочу пойти. Очень сильно. До рева. Вот только сказать боюсь. Или стесняюсь. Потому поступаю проще — одной ладошкой хватаюсь за протянутую руку, а другой — за ногу женщины в халате, стоящей рядом. У нее морщинистое, старое уже лицо, в глазах слезинки, но она улыбается. Словно рада за меня. Она хорошая, я ее очень люблю. Только еще больше хочу пойти с тем, кто протянул мне руку. Да я с ним и пойду, никуда не денусь. Когда большие чего-то хотят, можно плакать, прятаться, все равно будет по-ихнему. Так всегда бывает…
Пол вроде тоже бумажный. А все равно — холодный… и твердый…
Какой ты был тогда молодой, дед. Я тебя помню уже другим. Как сильно ты сдал. Неужели из-за малыша, свалившегося на голову в шестьдесят лет?
«В апреле 1661 г. два иезуита, австриец Иоганн Грюбер и бельгиец Альбер Орвиль направились сухим путем из Пекина в Рим с тайным поручением»…
Зазвонил телефон. Не отрываясь от книжки, я схватил трубку, надавил кнопку.
— Алло!
— Петь?
У меня сразу екнуло в груди.
— Ром?
— Ага. Ты… что делаешь?
Я поджал ноги, втягиваясь в кресло. Отпихнул книжку.
— Ничего. Книжку читаю.
— Интересную? — помолчав, спросил Ромка.
— Угу. Про путешествия.
Нет, неправда, не мог он мне позвонить! Это он был прав, а я — нет. Мне надо было мириться, и звонить Ромке, и сопеть в трубку, стараясь забыть, что расквасил нос своему лучшему… что там лучшему — единственному другу!
— Хочешь почитать? — завопил я. — Заходи! Или вместе почитаем!
— Не, я не могу, — Ромка чуть повеселел. — Тут… понимаешь… мы с Данилой собрались…
Он понизил голос:
— В тот подвал забраться! Пошли? Данила говорит, что надо втроем…
Как будто больше некому было позвонить! Да знаю я, знаю, я сам хочу помириться!
— Давай! Только завтра!
— А почему?
— Ну, мы с дедом поспорили, кто больше знает об исследованиях Тибета… ну, мне еще надо столько всего прочитать, мы вечером дуэль устраиваем.
Я уже и не рад был, что начал про это говорить. Подумаешь… ну, проиграл бы я деду, высмеял бы он меня…
— Трусишь просто, — вдруг сказал Ромка.
И что-то во мне, колючее и быстрое, выпалило, прежде чем я успел его поймать:
— Кто бы говорил… плакса…
— А ты сволочь! Сам трус! — выкрикнул Ромка. — Мы Юрку позовем! А ты мне лучше не попадайся!..
Я кинул бибикающую трубку на стол. Потом схватил проклятую книжку и запустил о стену.
Вот и все. Нет у меня больше друга. И не будет никогда.
А вот валяться не надо. Зачем я лежу на полу, в чужой комнате, на чужой планете…
Так и получилось, Ромка. Ты у меня был единственным другом. Может, дед про то и не знал. И не хотел, чтобы мы рассорились. Только… так получилось.
Стыдно-то как… И ведь ожидал я этого. Знал прекрасно, что в первый раз толком не получится. Во всех книгах написано, что вначале мужчина плохо процесс контролирует, этому тоже учиться надо. А такого ловеласа из себя строил…
— Ты меня так хотел? — спросила Ната. Провела ладонью по спине. Она казалась разочарованной, но несильно.
— Да, — хватаясь за спасительную соломинку, ответил я. — Наташка, прости…
— Ой, ну брось, даже приятно, когда парень так тебя хочет. А спорим, я тебя сейчас…
Она засмеялась, навалилась на меня сверху, и неловкость сразу куда-то делась, вновь вернулось желание, почему-то замешанное на мысли — каким теперь будет мир, он ведь изменится, не может не измениться после такого, у меня, наверное, на лице все будет написано… и Лида тоже все поймет… не должен я сейчас о ней думать, это нечестно…
Встать. Нет, надо встать. Двигаться, смотреть на мир, а не на блеклые тени прошлого…
Наташка, прости, я и впрямь забыл. Тебе, конечно, все равно. Ты уж точно меня забыла… знаю я твою любвеобильность. Но я тебя и правда немного люблю. Как первую свою женщину. Ты уж прости. На первых не женятся. Им просто благодарны. Но это ведь тоже немало…
— Итак, твои действия, курсант?
— Предупредительный выстрел по курсу.
— Так. Неопознанный самолет не реагирует и продолжает движение в сторону государственной границы.
— Еще раз потребую следовать за мной… повторно произведу выстрелы по курсу.
— А не зацепишь самолет-то?
Майор смеется. Ему нравится загонять меня в тупик. Не то, чтобы он меня не любил — он со всеми так поступает. А уж тем более с лучшими курсантами.
— Не зацеплю.
Вокруг качается небо. Старенькая спарка идет на десятикилометровой высоте. Управлять положено мне, но майор отобрал штурвал. Ему нечасто удается полетать. А у меня еще все впереди.
— Кстати, на «шестьдесят седьмом» пушечного вооружения нет.
Ты не пробовал делать предупреждающие залпы самонаводящимися ракетами?
Я молчу.
— Хорошо. Ты все сделал по инструкции. Самолет следует в сторону границы.
— Запрашиваю землю.
— Тебе отвечают «действуйте по обстановке». Они всегда так отвечают, курсант. Запомни — ты стрелочник, и отвечать только тебе. Ну, иногда еще тому вспотевшему от страха офицеру, что сидит на микрофоне…
— Приближаюсь к самолету, чтобы установить тип.
— С равной вероятностью — пассажирский «Боинг», самолет радиолокационной разведки или десантный.
— Я определю.
